Биа сказал себе, что его это не особенно интересует, ведь дело касалось не индейцев, а посторонних.

В библиотеке Альварез расставил вокруг стола несколько стульев и включил диктофон. Вопросы задавали Грир и Альварез; Биа лишь слушал и кое-что записывал. Дело продвигалось быстро: один ученый уходил, и являлся следующий. Очень скоро выяснилось, что работали они по очень напряженному графику и столкнулись с рядом проблем, что Волконский был человеком неуравновешенным, тяжело переносил здешние трудности, запил, возможно, принимал наркотики.

Иннс, психолог, подчеркнул, что Волконскому было особенно сложно терпеть удаление от привычного ему мира, поэтому он и пребывал в состоянии постоянной депрессии.

– Мелисса Коркоран? – объявил Грир.

Поднялась высокая крепкая блондинка, похожая больше на профессиональную теннисистку, нежели на ученую даму. Она сказала, что однажды ночью Волконский стучался к ней с намерением переспать.

Уордлоу, разведчик, поведал, что программист был с причудами и не заботился о безопасности.

Осмотр жилища убитого свидетельствовал о том же. Небольшой дом кишел пустыми бутылками из-под водки, переполненными пепельницами и дисками с порнографией. В ступке обнаружились остатки порошка амфетамина.

Показания совпадали, звучали весьма правдоподобно и отличались одно от другого лишь незначительными подробностями. Проработав в резервации много лет, Биа знал, что самоубийства здесь не редкость, а нынешнее было почти закономерно. Смущало в нем лишь несколько обстоятельств. Крайне непросто выстрелить себе в висок и одновременно съехать в автомобиле на дно оврага. С другой стороны, если Волконского убили, тогда почему не подожгли машину? Быть может, убийца отличался редким умом. Большинству преступников мозгов не хватало.

Биа покачал головой. Он размышлял, а надо было слушать. Дурацкая привычка!

К половине девятого вечера показания взяли у всех. Хазелиус проводил агентов и детектива до парадного входа, где Биа, все это время помалкивавший, вдруг остановился, снял очки, постучал ногтем большого пальца по стеклу и произнес:

– Доктор Хазелиус?

– Да?

– Вы сказали, что Волконский и все остальные пребывали в сильном напряжении. А с чем это связано?

– Мы построили агрегат стоимостью сорок миллиардов долларов, – спокойно ответил физик, – а он отказывается работать должным образом. – Он улыбнулся. – Я ответил на ваш вопрос, лейтенант?

– Спасибо. Да, и еще кое-что. Если вы, конечно, не возражаете.

– Лейтенант, – вмешался Грир. – По-вашему, мы спросили не обо всем, что важно для расследования?

Биа даже не взглянул на него.

– Кто будет выполнять обязанности мистера Волконского? Вы наймете нового человека?

Хазелиус мгновение колебался.

– Нет. Его делами займемся мы с Чен.

Биа снова надел очки и пошел прочь. Было в этом деле что-то очень странное, но детективу не стоило ломать над этим голову.

В три часа ночи Форд осторожно открыл заднюю дверь и выскользнул в темноту с рюкзаком на спине. В небе сияло море звезд. Где-то вдали завыли и стихли койоты. Луна была почти полная, а воздух столь прозрачный, что все вокруг серебрил лунный свет. «Прекрасная ночь, – подумалось Форду. – Как жаль, что нет времени полюбоваться ею!»

Он осмотрелся. Обитатели других домов, очевидно, спали, лишь расположенный с самого краю дом Хазелиуса смотрел в ночную тьму желтым квадратом занавешенного окна в спальне.

Жилище Волконского располагалось по другую сторону петли.

Форд быстро пересек освещенный луной двор, нырнул в тень тополей, тихо и медленно обходя лужицы света, дошел до дома Волконского и вновь огляделся, но никого не увидел и не услышал ни звука.

Обойдя дом, он прижался к окутанной тенью задней стене. Дверь была опечатана полицейской лентой. Форд достал из рюкзака перчатки и нож, взялся за дверную ручку и потянул ее на себя. Дверь, естественно, была заперта на замок. Форд быстро взвесил все «за» и «против» и решил пойти на риск.

Разрезав ленту, он достал из рюкзака полотенце, обмотал камень и прижал его к стеклу. Несколько минут спустя оно не выдержало и треснуло. Форд аккуратно убрал осколки, засунул руку внутрь, открыл дверь и скользнул в дом.

Ему в нос ударила вонь предельного отчаяния – затхлый запах табака, марихуаны, дешевой выпивки, вареного лука и прогорклого масла. Он достал фонарик, опустил руку и посветил вокруг. На кухне царил жуткий бардак. Картонную тарелку с капустой и перцами покрывала серо-зеленая плесень. Мусорное ведро было битком набито бутылками из-под пива и водки. На покрытом старой мексиканской плиткой полу поблескивали разогнанные по углам осколки.

На полу в гостиной лежал грязный ковер и стоял обляпанный диван. На стенах не висело ни картин, ни фотографий, лишь на двери красовались два детских рисунка. На одном был изображен космический корабль, на другом грибообразное облако взрыва атомной бомбы. Других напоминаний о семье Форд не обнаружил.

«Почему Волконский не снял рисунки? – задумался он. – Может, потому, что не питал к ребенку особенно теплых чувств? Представить его отцом вообще сложно».

Дверь в спальню стояла наполовину открытой, воздух внутри был тошнотворно спертый. Кровать выглядела так, будто ее не заправляли ни разу в жизни, а простыни – словно их никогда не меняли. Корзина для грязного белья была переполнена. В полупустом платяном шкафу висел костюм. Форд пощупал материю – весьма добротная шерсть – и осмотрел остальные вешалки. Волконский привез в эту глушь немало одежды, в том числе и вполне приличной, во всяком случае, для него. По-видимому, он не давал себе отчета в том, на какую жизнь себя обрекает. Почему же тогда не забрал эти вещи, отправившись домой?

Форд прошел по коридору ко второй спальне, превращенной в подобие кабинета. Компьютера не было, но шина USB и шина сверхбыстрой передачи данных остались на месте, так же как и принтер, высокоскоростной модем и базовая станция широкополосной радиосвязи. Повсюду валялись диски. Казалось, их просматривали второпях, забирая нужные и откидывая все остальные.

В верхнем ящике письменного стола обнаружилась невообразимая коллекция потекших ручек, обгрызенных карандашей и распечаток с замысловатыми входными кодами программ, на изучение которых могло уйти несколько лет. Во втором ящике хранилась пачка замызганных папок с разного рода бумагами. Форд бегло просмотрел их – снова коды, записи на русском, блок-схемы – и перевернул стопку. В прозрачной тонкой папке лежал разорванный надвое запечатанный конверт с маркой, но без адреса.

Форд извлек обе части и достал изнутри листок, на котором был наспех нацарапан шестнадцатеричный компьютерный код. Вверху стояла дата – день исчезновения Волконского.

В голове Форда закружились вопросы. Зачем Петр сделал эту запись, а потом разорвал конверт? Почему наклеил марку, но не отправил письмо? Зачем оставил здесь? Что значит этот код? И, самое главное, почему Волконский записал его от руки? Компьютерные коды обычно печатают, дабы сэкономить время и снизить вероятность ошибки.

Форду на ум пришла догадка: на территории, где расположен столь засекреченный объект, как «Изабелла», невозможно скопировать информацию, распечатать ее, передать или отправить по электронной почте тайно от окружающих. Если же переписываешь данные от руки, в компьютере не остается ни единого следа. Форд засунул обрывки в карман. В любом случае они обещали пролить свет на некую тайну.

Со стороны черного хода послышался скрип песка и чьи-то шаги.

Форд выключил фонарик и замер. Тишина. И вдруг – едва уловимый треск стекла или какого-то другого мусора между подошвой и кухонным полом.

Выскользнуть из дома незамеченным – через парадный вход или черный – у Форда не было возможности.

Снова тихий хруст, ближе. Кто бы это ни был, он знал, что Форд внутри, и шел к нему не торопясь.

Форд бесшумно пересек покрытый ковром пол, приближаясь к окну. Нижняя задвижка поднялась без проблем, а верхняя застопорилась.