Между тем Фредерика, обменявшись рукопожатием с нежданным гостем, вежливо произнесла:

— Рада вас видеть! — и, понизив голос, спросила: — Интересно, что могло привести вас сюда, кузен?

— Чувство долга! — И добавил шутливо: — А вдруг вы окажетесь в дурной компании!

Она задохнулась от возмущения, но сдержала себя и, бросив на него красноречивый взгляд, повернулась с приветливой улыбкой и со словами:

— Думаю, кузен, с большинством из наших гостей вы уже знакомы, но должна вас представить мисс Апкотт и мисс Пензби.

Она подождала, пока он раскланялся с девицами, и затем представила ему двух ретивых ревнителей моды. Он приветствовал их легким поклоном и, по достоинству оценив их великолепие, одарил слегка изумленной улыбкой перед тем, как обратить внимание на остальных гостей. Кроме Дарси Мортона и скромного человечка, в котором он узнал сэра Марка Лайнхема, в комнате было еще четверо гостей, хорошо ему знакомых и взиравших на него с разной степенью смущения. Это были его племянник лорд Бакстед, его кузен и кузина Эндимион и Хлоя Даунтри и его секретарь Чарльз Тревор. Хлоя просто смутилась в присутствии того, кого с колыбели привыкла считать всемогущим благодетелем, которого ни в коем случае нельзя ничем обидеть, а вот три джентльмена выглядели как схваченные на месте преступления. Тревор не стал давать объяснений по поводу своего присутствия здесь, а Эндимион, с опаской поглядывая на него, сообщил, что Хлоя попросила ее проводить; и лорд Бакстед заметил, что просто решил узнать, как поживают леди. Лорд, однако, не выказал никакого неодобрения, а, напротив улыбнулся им весьма дружелюбно и проследовал в заднюю комнатку, где сидела мисс Уиншем, занимаясь рукоделием и время от времени устремляя на собравшуюся компанию строгий взгляд, который, впрочем, превратился в свирепый, когда она заметила направлявшегося к ней маркиза. На его обходительные приветствия она отвечала с неизменной резкостью. Но, неустрашимый, он уселся подле нее и завел с ней нечто вроде односторонней беседы, так ловко стараясь ее ублажить, что она в конце концов признала в разговоре с Фредерикой, что у него по крайней мере хорошие манеры и рассуждает он как здравомыслящий человек.

Он оставался недолго и не принимал участия в шумных играх, затеянных молодыми людьми, а большей частью посвятил время беседе с мисс Уиншем. Он не обращал особого внимания на своих молодых родственников и никакого — на двух юных денди; но, покидая дом, он мог сделать некоторые выводы. Эндимион был без ума от Черис; Бакстед, кажется, старался привлечь к себе внимание Фредерики; Чарльз Тревор, при всей своей осторожности, не мог скрыть от многоопытных глаз признаки своей влюбленности. Было совершенно очевидно, что на его чувства отвечали взаимностью, и также очевидно было, что он боялся, как бы его благородный хозяин не пресек их в самом начале. Так же, судя по озабоченному лицу, чувствовал себя и Эндимион. Беспокойство Бакстеда, скорее всего, вызывалось опасением, что Алверсток может выдать его матери: он был сам себе хозяин и (надо отдать должное юному гордецу) никогда не стремился завоевать благосклонность своего дядюшки. Но ни ему, ни Эндимиону не следовало волноваться: лорда мало интересовало будущее его наследника и совсем не интересовало оное его племянника. Из всех них его беспокоил только его секретарь; не желая вмешиваться в его личные дела, он тем не менее не одобрял его интереса к мисс Даунтри. Этот альянс казался ему неудачным. Чарльз был молодым человеком из общества, но без состояния, его целью была политическая карьера, а женитьба на девушке со скромным приданым и без связей вряд ли принесла бы ему успех на этом поприще. Беседуя с мисс Уиншем, он из-под томных век наблюдал за Хлоей. Довольно хорошенькая, бесстрастно отмечал он, но совсем еще неопытна. Она легко краснела, что выдавало ее юность и влюбленность, но задумчивое выражение лица и легкая грусть странным образом трогали сердце. Лорд понимал, что могло привлечь в ней Чарльза, этого вдумчивого юношу. Что ж, если безрассудное увлечение окажется настоящим, придется помочь ему.

Не имея богатой и влиятельной супруги, он будет нуждаться в покровителе: кто-то должен поддержать его в самом начале, не материально (это Чарльз, без сомнения, отвергнет), но устройством на службу в правительственные круги, где его усердие и талант завоюют признание и обеспечат продвижение по службе. Это не сложно. Сложно будет найти другого секретаря, которым он был бы так же доволен. Но дело не казалось ему таким уж срочным: он подозревал, что Хлоя — первое серьезное увлечение Чарльза, уверен был в том же относительно нее; так что, возможно, эта история закончится ничем.

Труднее было понять, предпочитает ли Черис Эндимиона другим своим поклонникам или нет. Она казалась мила со всеми, и если ее глаза задерживались на нем с интересом, в этом не было ничего удивительного: он ведь такой красавец, этот Эндимион.

Что касается добродетельного кандидата Фредерики в женихи для своей сестры, лорд, которого раздражали меланхоличные романтики, нашел его действительно слишком сентиментальным и, кажется, имевшим намерение просить руки Черис не больше, чем если бы она была статуей. Он не делал попыток привлечь ее внимание и был вполне доволен тем, что мог сидеть и задумчиво смотреть на нее со слабой улыбкой на губах, которая показалась бессмысленной. Он не принимал участия в игре, а продолжал неподвижно сидеть, предаваясь созерцанию, когда Алверсток, оставив мисс Уиншем, направился к нему и спросил с усмешкой, в которой сквозило неодобрение:

— В восторге от моей подопечной, Лайнхем?

Сэр Марк вздрогнул и поднял глаза. Увидев, кто вывел его из задумчивости, он встал и, кивнув, просто сказал:

— О да, милорд! Она словно сошла с картины Боттичелли, не правда ли? Можно подумать, что в другой жизни она позировала ему, когда он писал «Рождение Венеры». Увы, ее нельзя заключить в раму, чтобы постоянно любоваться ею! Если бы она всегда оставалась такой, как сейчас, — чистой и совершенной! — Он вздохнул. — Конечно, это невозможно. Очарование невинности, которое мы видим сейчас, исчезнет, как только наступит зрелость; годы и жизненный опыт наложат свою печать на нее, покроют морщинами ее прекрасное лицо, и…

— …и у нее появится второй подбородок! — вставил лорд, который не любил причудливых монологов.

Он без церемоний покинул сэра Марка и пошел попрощаться с Фредерикой. Она раздавала карты и фишки игрокам, но, увидев его, передала коробку сестре и направилась с ним к лестнице.

— Не смею просить вас остаться, — сказала она, — Уверена, что вам еще никогда не было так скучно. Но зато теперь вы убедились, что мы не попали в дурную компанию.

— Да, да! Совершенно безобидная компания! — согласился он.

— Не опасен и ваш образчик добродетели, чьим единственным желанием является заключить вашу сестрицу в раму и повесить ее на стену, чтобы вечно услаждать свой взор.

Она недоверчиво переспросила:

— Заключить в раму? Он не мог сказать такое!

— Спросите его!

Она выглядела расстроенной.

— Ну и глупа же я! Никогда не думала, что он такой бездушный!

— Ну что вы, он романтик с душой поэта и высоким чувством прекрасного!

— Не вижу ничего романтичного в желании превратить Черис в картинку! Наверное, вы были правы, назвав его занудой, — сказала она со своей обычной откровенностью.

Он засмеялся.

— Да, но он такой мечтательный. Он называет красоту Черис чистой и совершенной и жалеет, что она не останется такою вечно!

Секунду она смотрела на него, нахмурившись и, наконец сказала решительно:

— Это говорит только о том, что он не чувствует к ней никакой нежности! Какая досада! Я столько надежд возлагала на него!

Его глаза весело поблескивали, но он сказал с совершенной серьезностью:

— Вам придется поискать другую партию. Могу ли я помочь вам? Помнится, вы пришли к заключению, что молодой человек не подойдет Черис, и я подумал… Что вы скажете, если это будет вдовец?