Большей частью местность покрыта невысоким редким лесом; речки окаймлены очень большими деревьями. В одно из них, фиговое дерево с оригинальными листьями, попала молния. На тех местах, где сбегал вниз по стволу электрический ток, как бы в возмещение причиненного ущерба, появилась масса новых ростков и выступило большое количество смолы, какой нам никогда не приходилось до того видеть ни на одном дереве.
Война за захват невольников не распространялась дальше на запад от этой деревни Тете. Теперь, когда мы подходили к селениям, люди, счастливая страна которых никогда не страдала от вторжения врага, приветствовали нас словами, полный смысл которых мы вряд ли можем вполне постичь: «Мы рады, что вы несете не войну, а мир».
В это время года ночи еще холодные, и так как жителям не надо работать на полях, они встают много позднее восхода солнца. В другое время года они уходят на свои поля до рассвета, и первые звуки, которые слышишь утром, – это громкие разговоры мужчин и женщин в темноте. Они нарочно разговаривают так громко, чтобы отпугнуть звуком своего голоса диких животных.
Когда нет никакой работы, первым признаком наступающего дня бывает громкий кашель курильщиков конопли.
Однажды утром, задержавшись из-за переговоров о проводниках, используемых нами главным образом для того, чтобы они знакомили с нами жителей других селений, мы – двое белых – ушли немного вперед, держась реки. Так как наши люди всегда могли выяснить, по какому пути мы пошли, по следам наших ботинок, мы спокойно ушли таким образом на протяжение нескольких миль. На этот раз, однако, они потеряли наш след. Тропа была хорошо проторена слонами, гиенами, палла (Pallahs) и зебрами, но человеческая нога не ступала на нее уже много дней. К заходу солнца мы дошли до одной покинутой деревушки, где сделали себе удобные постели из травы. В таких случаях, чтобы привлечь внимание заблудившихся, обычно стреляют из мушкетов. В данном случае звуки стрельбы только ввели нас в заблуждение: услышав на следующее утро выстрелы, мы после длинного, утомительного перехода пришли только к нескольким туземным охотникам, которые стреляли в буйволов. Вернувшись в маленькое селение, мы встретили там знакомых людей, которые помнили нас, когда мы проезжали на лодке по пути к озеру. Они сделали для нас все, что могли.
Тамаринды, приготовленные в золе, и немного муки из кокорника (Cawitch) были единственной пищей, имевшейся у них. Кокорник, как мы уже говорили, представляет собой боб с коричневым бархатистым покровом из маленьких колючек, которые при прикосновении проникают в поры кожи и вызывают болезненный зуд. Женщины во время голода собирают эти бобы, жгут над ними траву, чтобы уничтожить колючки, затем вымачивают их, пока они не дают ростка, моют в чистой воде и затем или варят их, или толкут; получающаяся мука напоминает нашу бобовую. Растение это обвивает стебли высокой травы и изобилует везде, где растет тростник. Несмотря на то что оно является мучением для путешественников, которым случится прикоснуться к его стручкам, во время голода оно оказывает хорошую услугу, спасая многих людей от голодной смерти. Здесь его называют китедзи.
Так как мы в этот день исходили не меньше 20 миль, отыскивая свою группу, отдых на циновке в лучшей хижине деревни показался нам очень сладким. Накануне вечером каждый из нас съел на ужин по голубю, а в этот день после полудня только по пригоршне каши из китедзи. Когда стало уже темно, одна добрая женщина смолола немного зерна, которое она берегла на семена, и сварила из него кашу. Эту кашу и чашку сладковатых дикорастущих овощей в виде приправы принес и поставил перед нами маленький мальчик. При этом, следуя обычаю, который требуется здесь вежливостью и которому неукоснительно обучают всех детей, он несколько раз сильно хлопнул в ладоши. Пищи было так мало, что даже тот из нас, который был меньше голоден и не спал в то время, когда ее принесли, подумал, что все это предназначается для него одного, и тут же приступил к делу. В это время его товарищу по несчастью, погруженному в сон, начало сниться, что он находится на каком-то большом пиршестве. Проснувшись как раз вовремя, чтобы успеть захватать хоть крохотный остаток этого мизерного обеда, он потом забавлялся тем, что выслушивал извинения безжалостного обжоры, которого вполне понимал, так как он сам так же хотел есть, как и его спутник.
На третий день после того, как мы расстались, Акосанджеро, старшина этого селения, повел нас к нашим, которые дошли до Нсезе, находившегося дальше к западу. Мы упоминаем об этом происшествии не потому, что оно представляет какой-нибудь особый интерес, а потому, что оно характеризует местное население.
Почти три дня мы были полностью разлучены со своими людьми, и у нас не было с собой ничего, что мы могли бы обменять на продукты. Население сильно страдало от войны и голода, и гостеприимство, которое они нам оказывали, при всей его скудости, делает им большую честь и очень нам помогло.
Наши люди были в большом смятении и бродили вокруг, делая все возможное, чтобы найти нас. В день нашего воссоединения был заколот бык, и, так как все сидели на сокращенном рационе, этот «мясной день» всех очень порадовал. Акосанджеро, конечно, был вознагражден, к полному своему удовольствию.
26 августа мы покинули деревню Чазунду, в которой воссоединилась вся наша группа, и пересекли несколько речек с прекрасной холодной водой. Теперь мы достигли значительной высоты, о чем свидетельствовали изменения в растительности. Дерево мазуко с большими жесткими листьями, никогда не встречающееся на низменностях, здесь было покрыто незрелыми плодами; красивые рододендроны; деревья с перистыми листьями (Caesolpineae), из древесной коры которых изготовляется ткань; моломпи (вид Pterocarpus), которое выделяет большое количество красного сока, если его повредить. Сок этот такой вяжущий, что он мог заменить камедь (Kino), древесина же этого дерева такая же эластичная и легкая, как ясеня; туземцы делают из нее весла. Эти деревья, всегда покрытые цветами, по форме похожими на маргаритки, а также папоротники свидетельствуют о высоте местности; точка кипения воды показала, что мы находились на высоте 2500 футов над уровнем моря.
Продолжая свой путь, мы вплотную подошли к горной цепи, самая высокая вершина которой называется Мваи. Это большой голый, округленный гранитный утес, возвышающийся над остальной цепью. Мваи, как и несколько других скалистых массивов, светло-серого цвета с белыми пятнами, похожими на лишаи. Склоны и вершины их обычно покрыты редкими и довольно тощими деревьями. Имеется еще несколько высоких вершин: одна, например, находится еще дальше к северу и называется Чиробве. Каждая вершина имеет свое название, но мы никак не могли установить, имеется ли какое-нибудь название, общее для всей цепи. Это обстоятельство, а также наше желание увековечить имя д-ра Кэрка побудили нас позднее, когда мы не могли открыть одну вершину, о которой нам говорили раньше и называющуюся Маломо-ао-Коку («петушиный клюв»), назвать всю цепь от западной стороны водопадов до северного конца озера хребтом Кэрка.
Та часть, где мы ночевали против Мваи, называется Паудио; очевидно, она является продолжением района одной из наших стоянок на Шире, на которой мы раньше делали наблюдения широты.
Когда мы уходили из Паудио, хребет Кэрка был как раз слева от нас, возвышаясь над нами на высоту, по крайней мере, в 3000 футов и, вероятно, не меньше чем 5000 футов над уровнем моря. Справа от нас далеко простиралась местность, покрытая зеленым лесом. Она постепенно повышается по направлению к хребту, украшенному несколькими отдельными вершинами, который ограничивает долину Шире.
В северном направлении перед нами лежала самая красивая и богатая из всех виденных нами долин. Она прерывалась у гор, тянувшихся еще миль на 30 дальше нашего горизонта и кончающихся у мыса Мэклер. Группы деревьев никогда не испытывали на себе влияние искусства художника-садовода. Они беспощадно вырубались для удобства земледельца. И все же разнообразные комбинации редкого леса, лесистых склонов, покрытых травой, лужаек и густых массивов темной, зеленой листвы вдоль бегущих ручьев представляли собой не менее прекрасный пейзаж, чем тот, который можно увидеть на Темзе. Эта долина называется Гоа, или Гова. Идя по ней, мы увидели, что, хотя на глаз она казалась гладкой и ровной, на самом деле была сильно изборождена быстрыми ручейками, извивающимися вокруг бесчисленных маленьких холмов. Эти маленькие ручейки сбегали с горной цепи слева от нас, и вода в них была приятно прохладной.
