Как и надлежало, об их успехах была уведомлена жена Сандиа, так как здешний закон гласит, что половина слона принадлежит вождю, на земле которого он убит. Португальские торговцы всегда покорно платят этот налог, и если бы он был местного происхождения, его вряд ли можно было бы считать несправедливым. У вождя должен быть какой-нибудь источник дохода, а поскольку многие из них не могут рассчитывать ни на какие другие доходы, кроме слоновой кости и рабов, этот налог заслуживает меньше возражений, чем любой другой, который мог бы установить черный канцлер или министр финансов. Кажется, однако, что он был принесен самими португальцами, а потом распространился и между соседними племенами.

Губернаторы зорко следят за всеми слонами, которые могли бы быть убиты на государственных землях, и требуют от своих вассалов один клык с каждого слона. За пределами районов, где бывают португальские торговцы или которые являются сферой арабов, подражающих португальцам в торговых обычаях, мы не встретили ни одного племени, у которого действовал бы этот закон. В 1855 г. в Кафуэ вожди купили мясо убитого нами животного и не потребовали ничего в качестве своей доли; так же обстояло и во время наших посещений Шире. Вероятно, распространению этого закона способствуют рабы португальцев, которых хозяева посылают охотиться на слонов. Они стараются установить хорошие отношения с вождями тех районов, куда приходят охотиться, и поэтому советуют им требовать половину каждого убитого слона. За этот совет им хорошо платят пивом.

Когда мы узнали, что этот закон поддерживают португальцы, мы заявили туземцам, что они могут требовать клыки у последних, а англичане – это другое дело: они предпочитают чисто местные обычаи. Как нам после сказали, это заставило Сандиа призадуматься; но мы решили не настаивать на исключении в нашу пользу в случае, где соблюдение этого обычая можно было признать справедливым.

Плетеный сосуд для питья, пропитанный смолой

Рисунок XIX в.

Жена Сандиа сказала, что она послала гонца к своему супругу в день нашего прихода и скоро ждет его возвращения; что утром несколько его людей пойдут вместе с нашими и примут то, что мы захотим им дать. Мы отправились вместе с нашими охотниками через холмы к населенной слонами долине севернее Зибы. Это оказалась красивая долина, покрытая высокой травой, которую слоны спокойно ели в момент нападения. Мы нашли тушу нетронутой, – это была настоящая гора мяса.

Разделка слона – совершенно необыкновенное зрелище. Мужчины стоят вокруг слона в полном молчании; начальник путешествующей группы объявляет, что голова и правая задняя нога принадлежат тому, кто убил животное, т. е. тому, кто нанес первую рану; левая передняя нога – тому, кто нанес вторую рану или первый прикоснулся к животному после того, как оно упало. Мясо вокруг глаз – англичанам или начальнику путешествующих, а различные части – начальникам отдельных огней или групп, из которых состоит лагерь. При этом он не упускает из виду отметить, что жир и кишки сохраняются для второго распределения. Когда эта речь окончена, туземцы начинают быстро приходить в возбуждение и дико визжат, отрезая от туши куски копьями, длинные рукоятки которых дрожат в воздухе над их головами. Это возбуждение все увеличивается и увеличивается и достигает своего кульминационного пункта, когда, – о чем свидетельствует рев газа, – громадная туша оказывается вспоротой. Некоторые впрыгивают внутрь и катаются там, с жадностью стараясь овладеть драгоценным жиром; другие в это время отбегают с кусками кровавого мяса, бросают его на траву и бегут обратно, чтобы захватить еще; при этом все говорят и кричат пронзительнейшим образом. Иногда двое или трое, вопреки всем законам, хватают один и тот же кусок мяса, и между ними завязывается короткий спор. Иногда раздается страшный крик, и из движущейся массы, состоящей из мертвого слона и барахтающихся людей, выскакивает туземец с раной на руке: его сильно порезал копьем возбужденный друг или сосед; тогда требуется тряпка и несколько утешительных слов, чтобы у него не образовалось «плохой крови». В невероятно короткое время срезаются и складываются в кучи тонны мяса.

Вскоре после того как туша была разделана, прибыл Сан-диа; он оказался пожилым человеком в парике, сделанном из волокна Sanseviera, окрашенного в черный цвет и очень блестящего. Это растение родственно алоэ, и его толстые мясистые листья, по форме несколько напоминающие нашу осоку, если их растереть, дают в большом количестве тонкое, крепкое волокно, из которого делают веревки, сети и парики. Оно легко принимает краску и может стать хорошим предметом торговли. Как мы позднее убедились, парики из Sanseviera не являются необычными в этих местах, хотя, может быть, и не так распространены, как волосяные у нас дома. Мосамала, или маленькая резная деревянная подушка, точно такая же, как у древних египтян, висела сзади у него на шее; туземцы, отправляясь на охоту, обычно носят на себе эту подушку и спальную циновку. Вождь обошел все огни нашего лагеря и принял от каждого в подарок мясо. Однако он сказал, что хочет съесть его вместе со своими старейшинами, так как желает посоветоваться с ними, должен ли он принять половину слона от англичан. Его совет министров, не видя достаточных оснований для отказа от установленного обычая, пришел к заключению, что лучше всего полностью приравнять белых налогоплательщиков к черным и принять половину слона, причитающуюся правительству Сандиа. После полудня вождь вернулся со своими советниками, в сопровождении своей жены и нескольких других женщин, которые несли 5 кувшинов пива: три кувшина, как он объяснил, были подарком белым людям, а два предназначались для продажи. Женщины держались исключительно прямо: вероятно потому, что они привыкли с детства носить на голове тяжелые кувшины с водой. Это заставляет работать все спинные мускулы, и, вероятно, оказалось бы полезным упражнением у нас на родине для тех, кто страдает слабостью спины. На голову под кувшин кладется кусок дерева, – возможно, для красоты.

Мы приготовили для себя переднюю ногу слона по туземному способу. В земле выкопали большую яму и в ней разложили огонь: когда ее внутренность хорошенько нагрелась, в нее была положена нога целиком и прикрыта золой и землей, сверху был разложен новый костер, который поддерживался в течение всей ночи. Таким образом окорок оказался готовым к завтраку на другой день, и мы нашли его превосходным. Он превратился в беловатую массу, слегка клейкую и сладкую, похожую на мозги. После того как поешь приготовленного таким образом слонового окорока, следует предпринять длинную прогулку, – это будет разумной профилактической мерой для предупреждения разлития желчи. Слоновьи хобот и язык тоже хороши; после продолжительного тушения первый напоминает буйволовый затылок, а второй – говяжий язык. Все же остальные части мяса жесткие и их, благодаря специфическому запаху, может есть только голодный. Наши люди поедали потрясающее количество мяса. Они варили в своих горшках столько мяса, сколько в них влезало, и ели до тех пор, пока не могли уже больше впихнуть в себя ни кусочка. За этим следует шумный танец, сопровождаемый громогласным пением. Как только они переварят это первое блюдо и смоют пот и пыль, которые покрывают их в результате последующих упражнений, они снова принимаются жарить мясо, затем немножко спят и снова встают и начинают все сначала; так продолжается всю ночь: варят и едят, жарят и пожирают, перемежая эти занятия короткими промежутками сна. Эти люди могут терпеть голод гораздо дольше, чем племена, питающиеся только растительной пищей. Наши люди умеют так хорошо готовить мясо, что лучшего ни один разумный путешественник и пожелать не может. Приготовленное в глиняных горшках, подобных индийскому кувшину, оно гораздо вкуснее, чем сваренное в металлических кастрюлях.

Но их каша никуда не годится, особенно для шотландского пищеварения, пострадавшего от лихорадки. Как только вода согреется, они бросают в нее быстро, одну за другой, пригоршни крупы, пока каша не станет такой густой, что ее невозможно мешать. Тогда ее снимают с огня и ставят на землю; помощник держит горшок, а повар, держа палку обеими руками, напрягает все свои силы для того, чтобы размешать ее и не дать ей пригореть. Потом ее подают нам, причем повар оставляет себе свой законный процент – то, что осталось на палке, когда он вынимал ее из горшка. Таким образом, крупа только смачивается и согревается, но не варится; поскольку значительная ее часть остается сырой, она всегда вызывает изжогу. Это единственный известный туземцам способ приготовлять крупу мапиры. Они очень редко, – если не сказать никогда, – пекут из нее что-нибудь, как из овсяной муки; хотя эта крупа мелко смолота и совершенно белая, но она плохо связывается. Кукурузную муку легче превратить в тесто, но и она для печения хуже пшеничной муки и даже овсяной. Было довольно трудно убедить людей варить для нас кашу с большим терпением. Они начинали острить и посмеиваться над нами, сравнивая нас с женщинами, когда слабость или лихорадка заставляла нас обращать некоторое внимание на приготовление пищи. По-видимому, они считали, что опускаться до таких вещей ниже достоинства белых людей. Они смотрят на состоящую из муки и воды кашу черных племен, как англичане смотрели на французских лягушек, и называют тех, кто ею питается, «настоящими кашниками», в то время как молочную кашу макололо можно приравнять к английскому ростбифу.