Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
<Начало апреля 1920>
“А следующий раз – глухонемая…”
А следующий раз – глухонемая
Приду на свет, где всем свой стих дарю,
свой слух дарю.
Ведь все равно – что говорят – не понимаю.
Ведь все равно – кто разберет? – что говорю.
Бог упаси меня – опять Коринной
В сей край придти, где люди тверже льдов,
а льдины – скал.
Глухонемою – и с такою длинной —
– Вот – до полу – косой, чтоб не узнал!
7 апреля 1920
“Две руки, легко опущенные…”
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми —
Яростными – как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла.
Две руки – ласкать – разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая – на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.
Пасхальная неделя 1920
Сын
Так, левою рукой упершись в талью,
И ногу выставив вперед,
Стоишь. Глаза блистают сталью,
Не улыбается твой рот.
Краснее губы и чернее брови
Встречаются, но эта масть!
Светлее солнца! Час не пробил
Руну – под ножницами пасть.
Все женщины тебе целуют руки
И забывают сыновей.
Весь – как струна! Славянской скуки
Ни тени – в красоте твоей.
Остолбеневши от такого света,
Я знаю: мой последний час!
И как не умереть поэту,
Когда поэма удалась!
Так, выступив из черноты бессонной
Кремлевских башенных вершин,
Предстал мне в предрассветном сонме
Тот, кто еще придет – мой сын.
Пасхальная неделя 1920
Вячеславу Иванову
1. “Две руки, легко опущенные…”
Ты пишешь перстом на песке,
А я подошла и читаю.
Уже седина на виске.
Моя голова – золотая.
Как будто в песчаный сугроб
Глаза мне зарыли живые.
Так дети сияющий лоб
Над Библией клонят впервые.
Уж лучше мне камень толочь!
Нет, горлинкой к воронам в стаю!
Над каждой песчинкою – ночь.
А я все стою и читаю.
2. “Ты пишешь перстом на песке…”
Ты пишешь перстом на песке,
А я твоя горлинка, Равви!
Я первенец твой на листке
Твоих поминаний и здравий.
Звеню побрякушками бус,
Чтоб ты оглянулся – не слышишь!
О Равви, о Равви, боюсь —
Читаю не то, что ты пишешь!
А сумрак крадется, как тать,
Как черная рать роковая.
Ты знаешь – чтоб лучше читать —
О Равви – глаза закрываю...
Ты пишешь перстом на песке...
Москва, Пасхи 1920
3. “Не любовницей – любимицей…”
Не любовницей – любимицей
Я пришла на землю нежную.
От рыданий не подымется
Грудь мальчишая моя.
Оттого-то так и нежно мне —
Не вздыхаючи, не млеючи —
На малиновой скамеечке
У подножья твоего.
Если я к руке опущенной
Ртом прильну – не вздумай хмуриться!
Любованье – хлеб насущный мой:
Я молитву говорю.
Всех кудрей златых – дороже мне
Нежный иней индевеющий
Над малиновой скамеечкой
У подножья твоего.
Головой в колени добрые
Утыкаючись – все думаю:
Все ли – до последней – собраны
Розы для тебя в саду?
Но в одном клянусь: обобраны
Все – до одного! – царевичи —
На малиновой скамеечке
У подножья твоего.
А покамест песни пела я,
Ты уснул – и вот блаженствую:
Самое святое дело мне —
Сонные глаза стеречь!
– Если б знал ты, как божественно
Мне дышать – дохнуть не смеючи —
На малиновой скамеечке
У подножья твоего!
1-е Воскресенье после Пасхи 1920
<Н. Н. B.>
“Не позволяй страстям своим
переступать порог воли твоей.
– Но Аллах мудрее...”
(Тысяча и одна ночь)
1. “Большими тихими дорогами…”
Большими тихими дорогами,
Большими тихими шагами...
Душа, как камень, в воду брошенный —
Все расширяющимися кругами...
Та глубока – вода, и та темна – вода...
Душа на все века – схоронена в груди.
И так достать ее оттуда надо мне,
И так сказать я ей хочу: в мою иди!
27 апреля 1920
2. “Целому морю – нужно все небо…”
Целому морю – нужно все небо,
Целому сердцу – нужен весь Бог.
27 апреля 1920
3. “Пахнуло Англией – и морем…”
“то – вопреки всему – Англия...”
Пахнуло Англией – и морем —
И доблестью. – Суров и статен.
– Так, связываясь с новым горем,
Смеюсь, как юнга на канате
Смеется в час великой бури,
Наедине с господним гневом,
В блаженной, обезьяньей дури
Пляша над пенящимся зевом.
Упорны эти руки, – прочен
Канат, – привык к морской метели!
И сердце доблестно, – а впрочем,
Не всем же умирать в постели!
И вот, весь холод тьмы беззвездной
Вдохнув – на самой мачте – с краю —
Над разверзающейся бездной
– Смеясь! – ресницы опускаю...
27 апреля 1920
4. “Времени у нас часок…”
Времени у нас часок.
Дальше – вечность друг без друга!
А в песочнице – песок —
Утечет!
Что меня к тебе влечет —
Вовсе не твоя заслуга!
Просто страх, что роза щек —
Отцветет.
Ты на солнечных часах
Монастырских – вызнал время?
На небесных на весах —
Взвесил – час?
Для созвездий и для нас —
Тот же час – один – над всеми.
Не хочу, чтобы зачах —
Этот час!
Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час – на .........
Всю любовь.
Мой весь грех, моя – вся кара.
