– Не ругайся. Мне надо было тебя проводить. Я уговорила папиного водителя меня довезти, ты не беспокойся. Он меня ждет в машине и добросит обратно в город.

Развел руками, не зная, как реагировать.

– У тебя сколько времени до начала посадки?

– Полчаса.

– Выпьем чая? – махнула в сторону точки общепита на первом этаже.

– Выпьем, – послушно кивнул, помимо воли восхитившись ее настойчивостью.

Разместились за круглым столиком возле окна. За толстым стеклом серело взлетно-посадочное поле. Девушка накручивала на палец темный локон. Сашка посмотрел на ее тонкое запястье, украшенное змеевидным браслетом, и решил, что когда вернется, обязательно инициирует серьезный разговор. Вика не понимает намеков. Тем хуже для нее. Придется объяснить доступным языком, что между ними не может быть ничего, кроме ненавязчивой дружбы.

– Вылет в 16.00, да? – уточнила, отхлебнув из пластикового стаканчика.

– Ага. А прилет в 16.05.

– Это как?

– Лететь восемь часов, и разница с Москвой – как раз столько же.

– Получается, ты отправляешься в прошлое?

– Образно говоря.

– Мне не хочется, чтобы ты улетал, – подняла на собеседника влажные глаза.

«Что за концерт? Слез только не доставало!» – возмутился про себя Сашка, а вслух сказал:

– Почему?

– У меня такое ощущение, что ты вернешься другим человеком.

Зачем он сразу не развернул ее на 180 градусов, а согласился пойти в кафе? Перешел бы линию контроля, тем самым, избавившись от пропитанного подростковыми фантазиями разговора! Поиграл скулами, удержавшись от саркастической ремарки. Самое смешное – Сашке самому казалось, что в Москве с ним произойдет нечто знаменательное. Плохое или хорошее – об этом интуиция умалчивала. Он и так не хлопал в ладоши от предстоящей поездки, а тут еще Вика лезет со своими «ощущениями».

От девушки не скрылось его раздражение:

– Я тебя достала?

Сашка промолчал.

– Извини. Я не намеревалась капать тебе на мозги, а всего лишь собиралась пожелать счастливого пути.

Когда шел в зону досмотра, спиной чувствовал ее взгляд. Сашка и не подозревал, что не отвечать взаимностью настолько тяжело. Куда легче самому страдать от неразделенной любви. Впрочем, это были лишь предположения: несмотря на многочисленные увлечения, он не мог с уверенностью заявить, что когда-либо любил.

– Минеральная вода, соки? – с кислым видом поинтересовалась стюардесса. Вероятно, узкая синяя юбка, безжалостно обтягивавшая ее пышные бедра, причиняла дискомфорт и будила тревогу по поводу лишних килограммов.

– Нет, спасибо, – Сашка отвернулся к иллюминатору и прикрыл глаза. Спать не хотелось, но чем еще заниматься в полете? По глупости забыл захватить в дорогу книжку или журнал, а у стюардесс имелись лишь газеты, которые парень на дух не переносил. Политические и экономические новости вызывали резкое отторжение. Вот альманах о путешествиях он бы пролистал с удовольствием. Там много достойных фоторабот и текстов.

Промучился часа два, задремать не получилось. От безысходности попросил газету, выбрал первую попавшуюся заметку и принялся читать. В статье повествовалось об итогах работы УВД Магаданской области за первое полугодие: «На территории города зарегистрированы 1.329 преступлений. Этот показатель несколько меньше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. На это повлияли своевременно предпринятые дополнительные меры по линии предупреждения и раскрытия преступлений. Из них 1224 имели уголовную направленность и 81 – экономическую. Для укрепления общественной безопасности и принятия системных мер упреждающего характера в УВД по г. Магадану реализуется многоуровневая государственная система профилактики…» – Сашка оторвался от чтения, вспомнив недавний визит в милицию.

В тесном кабинете, меблированном в духе Советского Союза, в очередной раз дал показания. Уходя, полюбопытствовал об итогах уголовного дела. Молодой следователь страстно жаждал похвастаться своими успехами, в обход инструкций приоткрыл свидетелю Агееву завесу тайны. От услышанного у того глаза на лоб полезли. Один из нападавших полгода находился во всероссийском розыске за убийство. У второго при обыске обнаружили десять грамм героина. Вопреки логике, пострадавшая не стала писать заявление о нанесении тяжкого вреда ее здоровью, содействовать следствию отказывается, знакомство с нападавшими отрицает и требует, чтобы ее оставили в покое.

– Есть подозрение, – старший лейтенант гордо вскинул подбородок, – что все трое члены организованной преступной группы, занимающейся распространением наркотиков. Девица, надо полагать, утаила часть прибыли от продажи героина, за что и была наказана дружками. Однако привлечь ее к уголовной ответственности не за что – доказательств нет, наркотиков при себе у нее не было. Обрабатываем тех двоих, пытаемся раскрутить на чистосердечное признание, чтобы выйти на след остальных членов банды. Но я вам ничего не говорил.

Заверил следователя, что ничего не слышал. Сам же диву дался: надо было умудриться вляпаться в такое дерьмо! Пошел погулять на сопку – и схватил махровых уголовников. А если бы у них при себе огнестрельное оружие имелось? Он, конечно, неплохо дерется, но кулаком против пули не выстоял бы. Впрочем, дело сделано, и сделано успешно. Глупо прокручивать в голове варианты «что могло бы произойти, если…».

Принесли ужин. Весьма кстати: Сашка проголодался. С радостью жевал курицу и сыр, запивая несладким кофе. В замкнутом пространстве самолета пища одно из немногих развлечений. Сосед по креслу, бородатый толстяк в дорогом деловом костюме, сердито пробурчал, обращаясь в никуда:

– На земле я бы к таким убогим полуфабрикатам не притронулся! Что творят, а! Пользуются тем, что пассажирам некуда деваться, и кормят всякими отходами!

– Нормальная еда, – тоже никому не адресуя, бросил Сашка.

Бородач вздрогнул, словно его больно ущипнули. Косо посмотрел на наглого юнца, оценил его скромную одежду и тут же отвернулся, посчитав ниже своего достоинства ответить ему.

На протяжении всего полета время тянулось медленно. Когда же до пункта назначения оставалось около тысячи километров, вдруг понеслось в ускоренном темпе. Сашка опомниться не успел, как в салоне тряхнуло (пилот выпустил шасси), и вежливый голос из динамиков сообщил, что «через 20 минут самолет совершит посадку в аэропорту Шереметьево».

На выходе в город должен был ждать представитель от организаторов, с табличкой «Агеев». Водитель доставит участника выставки прямиком в гостиницу. Сашка пробежал взглядом по толпе народа, теснившегося за перилами зала прилета. Многие встречавшие прижимали к груди или держали над головой белые листы с надписями и кодовыми словами. Своей фамилии нигде не обнаружил. Протиснулся сквозь живой коридор шумных таксистов, навязывающих услуги «за недорого», и вышел на улицу. Огляделся. Просмотреть он точно не мог – наверное, в силу объективных обстоятельств организаторы сотрудника не направили, а предупредить забыли. По таким мелочам Сашка не расстраивался. Адрес гостиницы ему сообщили. Доберется на метро. Неподалеку стояли автобусы. Направился к ним.

Казалось, под землей он провел несколько лет. От станции Речной вокзал до Белорусской. От Белорусской до Курской. От Курской до Партизанской. Тысячи людей торопились мимо. Спускались на эскалаторе, переходили со станции на станцию, заваливались в битком набитый вагон поезда, доставали бульварное чтиво и утыкались носом в желтые страницы. И каждый из этих тысяч подземных пешеходов не замечал никого вокруг, а если и поднимал взор, то только для того, чтобы уточнить направление.

Еще дома, изучая карту московского метрополитена, Сашка беспокоился: каково будет ощущать себя в хаосе потока, несущего беспомощные и обезличенные частицы? Превратиться – пусть на время – в элемент серой трепещущей массы? Теперь, находясь в окружении множества людей, которых так боялся, парень осознал: самое пугающее и удивительное было в другом. А именно – в полном отсутствии зрительных контактов. Он пытался поймать чей-нибудь взгляд, – убедиться, что находится среди живых существ, способных мыслить и чувствовать, а не среди роботов, в чьи процессоры зашиты однотипные программы. Напрасно. Взгляды людей были направлены не вне, а внутрь. Сей факт всерьез удручал бы Сашку, если бы тот не осознавал, что задержится в странном не видящем социуме всего на трое суток.