Наступило раннее утро, только-только рассвело, до встречи с Хаврушем оставалось еще немного времени. Разбуженный заливистым пением птиц, Алеклия потребовал себе Анхаса и поскакал без седла искупаться в лесной речушке. Потом, уделив самое серьезное внимание утренней трапезе, в ходе которой выслушал сообщения из Авидронии, Инфект удалился в шатер и, не желая попусту тратить время, занялся своими обычными делами. Однако мыслями он всё время возвращался к предстоящей встрече, размышлял над соображениями, которые накануне высказали его советники и военачальники. «Почему же мы должны теперь уступать, как советуют мне мои высокооплачиваемые провидцы? — думал Алеклия, разглядывая карту Иргамы, где три четверти земель и большинство городов были уже подчинены его воле. — Стоило ли пускаться в такой долгий путь, чтобы в конце его повернуть обратно? Стоило ли тратить миллионы берктолей? А сколько авидронских жизней унесла эта проклятая война? Масилумус осажден, остатки иргамовских армий вместе с Хаврушем внутри него. Иргама будет окончательно повержена в течение полугода, и мы возьмем с них всё, всё до последнего гроса. В этом нет никаких сомнений. Так почему же мы должны теперь уступать? Вот если бы тогда, после взятия Кадиша, Тхарихиб согласился на мои условия. Может быть, сейчас он был бы жив, а в Иргаме давно царили мир и благоденствие…»

Примерно так рассуждал Инфект, коротая время в ожидании масилумусских переговорщиков, а между тем в шатер вошел белоплащный порученец и напомнил, что посланцы ларомов, прибывшие под Масилумус два дня назад, с нетерпением ожидают встречи с правителем Авидронии.

Божественному ларомы не нравились — слишком назойливо вели себя эти наивные «дети Анконы» и слишком дорого обходились Грономфе. Ларомы были многочисленным, но не воинственным племенем, в большинстве своем занимались примитивным рыболовством. Они населяли обширные земли вдоль русла Верхней Анконы, гранича как с авидронскими рубежами, так и с землями Иргамы. Около пятидесяти лет назад ларомовские вожди уступили ненасытной Грономфе часть своих территорий в обмен на «многие богатства», полученные от авидронов, и их «вечную дружбу», и с тех пор авидронские правители не раз высылали в помощь союзникам свои партикулы, когда им угрожали иргамы или когда в их пределы врывались полчища гагалузов, чурехов и прочих дикарей. Алеклия вот уже пять лет пытался договориться с ларомами о покупке у них новых земель, часто встречался с послами, отправлял вождям ценные дары, но так ничего и не добился. Ларомы с охотой брали подарки, но не говорили ни да, ни нет, и каждый вождь, объясняя свою нерешительность, утверждал, что это не он, а его соседи против продажи земли, но как только они согласятся, согласится и он. Как-то Инфекта осенило: он должен вести переговоры с вождем каждого поселения в отдельности, то есть с десятками предводителей, выбивая из каждого согласие и поддержку. При их разобщенности это был единственный способ чего-нибудь добиться. Но сколько на это нужно золота и времени? Было от чего впасть в ярость. Его просто водят за нос!

Считая, что ларомы проделали столь длинный и небезопасный путь в расчете на очередные подачки, и подачки немалые, Алеклия решил не принимать дикарей, а вернее, отослать лукавых попрошаек к своим советникам, хотя и знал, что гости оскорбятся. Однако чуть погодя он передумал, и вскоре посланники миролюбивого речного народа предстали перед ним, как всегда, приторно улыбчивые и дружелюбные. «Явились, ловкачи!» — подумал Инфект, нехотя отвечая на нижайшие приветствия и притворно восторгаясь подношениями.

Одного из ларомов звали Гуалг — он был стар, но еще очень крепок. Алеклия знал этого крупного рыжеволосого дикаря — год назад он разговаривал с ним на одном из пиров в Грономфе. Ларом сообщил на чистом авидронском языке, что принес величайшему правителю одну дурную весть и одну радостную. Заинтересовавшийся Инфект тут же забыл обо всех своих сомнениях.

— Начни с дурной, — сказал он посланцу.

Гуалг собрался с силами и поведал Божественному странную историю о том, что некий иргамовский отряд, достаточно крупный и весьма опытный, к тому же отличающийся неслыханною дерзостью, с некоторых пор объявился в землях ларомов. Иргамы сжигают деревню за деревней, а население беспощадно уничтожают или угоняют в рабство. Ларомы пытались самостоятельно защититься и выслали на поиски врагов вот уже шесть отрядов, каждый из которых насчитывал не меньше трех тысяч воинов, но ни один из этих отрядов так и не вернулся, видимо, все они были побиты проклятыми инородцами…

— Что вы о них знаете? — нетерпеливо перебил рыжеволосого Алеклия.

— Что мы можем о них знать? — пожал плечами ларом, несколько недовольный тем, что его рассказ не дослушан. — Только то, что этот отряд конный. Поймать их невозможно. Они вдруг появляются и так же внезапно исчезают. А тех, кто был ими в наших селеньях пленен, они угнали к «Свободным воинам»…

— И это всё? — разочарованно поднял брови Инфект.

Гуалг задумался, почесал затылок.

— Известно еще только одно, Великий и Всемогущий. Во главе этого отряда стоит знатный иргамовский вождь по имени Дэвастас.

Алеклия едва не подскочил: он на всю жизнь запомнил это имя в связи с гадким оскорбительным посланием, которое получил перед самым штурмом Кадиша. Несмотря на объявленное тогда вознаграждение в тысячу инфектов, Дэвастас так и не был пойман. Мало того, всё последнее время Лигур неоднократно сообщал в Грономфу о действиях этого неуловимого либерия, о его хитроумных маневрах и творимых им жестокостях.

— В чем же тогда заключается радостная весть? — поинтересовался удрученный известием Инфект.

— Мы лишились многих деревень, ценного имущества, потеряли немалое число своих родичей — мужчин, женщин и детей, — начал издалека Гуалг. — Справиться сами с этим Дэвастасом мы не сможем. Слишком коварен он, слишком хитер, слишком беспощаден. Для него не существует никаких человеческих законов, и поэтому он непобедим. У него в сердце поселились, как вы их называете, гаронны, которым чуждо все, что позволяет нам называться людьми. Поэтому мы решили просить тебя, нашего кормильца и защитника, избавить нас от этой напасти. Пошли нам свои партикулы, защити наши жилища.

— Что же радостного в твоей просьбе? — нахмурился Алеклия, которому только новых забот недоставало.

— Слышали мы, что по просьбе правителя далеких Оталарисов ты изгнал с их земель племена красных дондронов, а взамен получил на срок золотоносные земли?

— Да, Долину Спиера. Но в ваших землях нет ни золота, ни серебра, ни хорошего дерева, ни мало-мальски ценного камня. Есть у вас только соль да рыба с Анконы, но нам и свою некуда девать, — отмахнулся Инфект, предвидя поток скучнейших предложений, на которые ларомы были всегда так щедры. Он уже пожалел, что допустил до себя этих надоедливых дикарей, и мечтал лишь об одном: поскорее от них избавиться.

— Дело не в этом, — хитро заулыбался Гуалг. — Ты хотел заполучить часть наших территорий… и ты их получишь. Мы не потребуем золота и сами переселим те деревни, которые окажутся на твоих землях. Потеснимся как-нибудь. От тебя, Великий и Всемогущий, потребуется только одно: изловить наших обидчиков и примерно их наказать. Как только сделаешь это — земли твои.

«Давно бы так!» — подумал Алеклия, в мыслях радостно воздев руки к солнцу, а наяву оставшись неподвижным, величественным и глубокомысленным. На лице его лежала печать искренней озабоченности как судьбой ларомов в отдельности, так и судьбами всего человечества в целом.

— Можете переселять деревни! — вскоре с уверенностью сказал он.

Проводив послов, Алеклия вызвал Кариса и приказал ему немедленно следовать к ларомам. Полководец Инфекта заметно погрустнел: поручение было мелким и выглядело черной неблагодарностью после его ярких успехов в недавнем сражении, но выразил готовность сейчас же отправляться в путь и обещал в скором времени бросить к ногам Божественного голову Дэвастаса. Поразмыслив, Инфект выделил Карису несколько опытных конных и пеших партикул, включая прославленных «Неуязвимых», всего двадцать пять тысяч человек, и еще объявил невиданную награду тому, кто лично пленит негодяя, — десять тысяч инфектов.