Уже на следующий день ДозирЭ почувствовал, что весь окружающий мир как-то переменился. Даже сами воины Круглого Дома — те, кто с ДозирЭ не был знаком, — проходя мимо, озадаченно оглядывались. Они не понимали, как такой молодой человек, почти юноша, успел заслужить столько наград и добиться удивительно высокого положения.

На улице он ловил заинтересованные взгляды женщин или завистливые взгляды сверстников, в лавке ему протягивали самый отменный товар и просили за него вдвое меньше полагающегося. Где бы он ни был и что бы ни делал, он везде ощущал почтение по отношению к себе самому и к своему вишневому плащу. Всё это вдруг стало ему нравиться. Он почувствовал себя даже более важной персоной, чем в те времена, когда служил в Белой либере. Да, бело-золотые воины были непревзойденными красавцами и привыкли к обожанию толпы, но они никогда не имели столько реальной власти и возможностей, сколько Вишневые.

Воинство, к которому ДозирЭ теперь принадлежал, показалось ему самым великолепным, самым могущественным на свете.

Несколькими днями позже ДозирЭ собрался навестить Андэль и вроде бы договорился об этом с Сюркуфом, как вдруг всех свободных от срочных дел перебросили на быстроходных галерах в Мангры, где подняли бунт старообрядцы — ярые поборники Гномов. Вначале религиозные преобразования, которые проводил Алеклия в пользу храмов Инфекта, часто вызывали народные волнения, но теперь только изредка где-то на окраинных территориях вспыхивали беспорядки.

Несколько тысяч религиозных фанатиков, собравшихся из мелких городов, чтобы принести жертвоприношения Гному, богу рек и прочих вод, глубоко оскорбились из-за неожиданного закрытия одного из древних святилищ и взбешенной толпой двинулись на Липримарию. К ним присоединились подвыпившие простолюдины и матросы, разные инородцы и всякого рода злоумышленники и авантюристы. Липримарию захватили, и разъяренные старообрядцы расправились с росторами и защищавшими их гиозами. Потом они подожгли несколько храмов Инфекта и устроили вокруг пожарищ массовые моления и культовые оргии с принесением человеческих жертв.

Когда в городе появились Вишневые, во многих его частях царил хаос. На улицах бесчинствовали вооруженные толпы, разоряющие, грабящие всё вокруг. Некоторые общественные здания пылали. Немногочисленный изрядно потрепанный гарнизон города и присоединившиеся к нему честные граждане удерживали центр, торговые улицы, военный порт, часть городской стены и несколько жилых островков — всего около трети территории города.

К Манграм со всех сторон спешили отряды Инфекта, город должен был быть вот-вот взят в узкое тройное кольцо. Однако следовало не дать бунтовщикам полностью завладеть инициативой: в этом случае не обошлось бы без кровопролитного штурма. Пользуясь тем, что военный порт еще оставался в руках гарнизона, около трех тысяч Вишневых высадились в нем с галер и первыми вошли в город.

Восставших было несколько десятков тысяч. Всеми ими кто-то расчетливо управлял, это стало понятно сразу, как только штурмовые колонны столкнулись с хорошо организованным сопротивлением. В скором времени пленили несколько жрецов-старообрядцев, которые со слезами на глазах сообщили, что их обманом втянули в распри, что они лишь слепое орудие в руках людей, преследующих совершенно чуждые приверженцам Гномов цели.

На площади Чесночников ДозирЭ в числе двух сотен отборных воинов из отряда «Золотые листья» послали во фронтальную атаку на толпу бунтовщиков, отгородившуюся от войска сдвинутыми повозками. Вишневых, прикрывшихся щитами, встретил град камней и свинцовых пуль из пращей, но штурм поддержал превосходный отряд стрелков, которые несколькими дружными залпами из самострелов из-за спин атакующих охладили пыл самых распалившихся разбойников. Вишневые разметали повозки и врезались в толпу.

Сражение было исключительно кровопролитным. Вишневым противостояло больше тысячи человек, но все они, вооруженные кто чем, не имели доспехов и дрались каждый сам по себе, за исключением нескольких подозрительно сплоченных отрядов. Отобранные для этой атаки лучшие воины Круглого Дома, среди которых бывший монолитай ДозирЭ выглядел низкорослым и узкоплечим, молча налетели на оторопевших бунтовщиков и, не обращая никакого внимания на жалкие попытки отпора, стали рубить направо и налево. Не жалели никого.

Вскоре бой превратился в избиение, в настоящую резню. Почти никто уже не сопротивлялся, все только и думали о том, как уцелеть в этой схватке. Люди плотно сгрудились, так, что никто и руки не мог поднять. Многие, пытаясь выбраться из давки, затаптывали друг друга. А Вишневые плащи, не зная жалости, рубили и рубили. Вот уже всё вокруг залила кровь, везде валялись отрубленные головы, и многие молили о пощаде, но бойня продолжалась, ибо никто не приказывал посланникам Грономфы останавливаться.

ДозирЭ дрался, как умел, и прикончил не менее двадцати человек. Вишневые хотя и наступали сплошным фронтом, но сражались независимо друг от друга, побеждая не за счет натиска всего строя, как у монолитаев или средневооруженных, а благодаря личным боевым качествам. Так что он чувствовал себя в знакомой стихии свободного рукопашного боя, к которому имел определенную склонность. Щит за ненадобностью он давно бросил и теперь держал в одной руке меч и в другой — длинный кинжал.

Несмотря на неистовство схватки, в какой-то момент ДозирЭ охватили сомнения. Он поразился жестокости Вишневых, которые не щадили безоружных, не брали пленных, не зная жалости, убивали и убивали, даже если на их пути встречались женщины и старики, а их среди бунтовщиков было немало.

Неожиданно перед ДозирЭ упал на колени, взывая о милости, совсем юный авидрон с медным мечом в руке. У него были почти детские черты лица, а глаза были наполнены ужасом и блестели от слез.

— Сражайся! — невольно крикнул ему замешкавшийся ДозирЭ.

Тут бывшего белоплащного оттолкнул широкоплечий воин Вишневых плащей и со всего маху опустил тяжелое ядро нагузы юноше на голову…

Вскоре всё было кончено. Часть Вишневых бросилась преследовать убегающих, остальные перевели дух и осмотрелись. Бунтовщики, посягнувшие на власть Инфекта, вряд ли предвидели подобный чудовищный исход: добрая часть площади Чесночников была залита кровью и завалена изуродованными телами.

Пока ДозирЭ искал свой щит, он никак не мог выкинуть из головы того юношу с лицом ребенка. Ему стало не по себе. Все эти люди, лежащие кругом, — не иргамы и не дикари-дондроны, а такие же, как и он, жители Авидронии. Та беспощадность, с которой их перебили, оставила в душе тяжелый осадок. ДозирЭ вспомнил, как Алеклия неоднократно щадил и даже миловал своих самых злейших врагов — иргамов, бионридов, лимских пиратов. Например, отпустил на свободу остатки кадишского гарнизона — об этом поступке потом долгое время восхищенно говорил весь материк.

Вместе с кучкой довольных военачальников появился Сюркуф. Заметив ДозирЭ, он отделился от остальных и подошел к воину.

— Я видел, как ты дрался, — восторженно произнес Сюркуф, по-товарищески положив руку на плечо молодого человека. — Тебе не было равных, и ты, бесспорно, заслуживаешь награды. Я позабочусь об этом, мой друг.

Увидев, что ДозирЭ не в себе, Сюркуф заметил:

— А, понимаю, тебя тревожит всё это? — Он обвел рукой место побоища. — Ничего, со временем привыкнешь. Наши древние земли, которые славятся богатейшими месторождениями и отличаются невиданной тучностью, следует защищать изо всех сил, не зная жалости. Что же касается недругов нашего благоденствия — тебе должны были внушить твои наставники из Эврисаллы, что не так страшен враг внешний — всегда явный и предсказуемый, с которым тебе приходилось иметь дело до этого, как враг внутренний — чаще затаившийся под личиной друга, всегда бьющий в спину, ловкий, лукавый, не признающий никаких правил, отличающийся особым изуверством. Не жалей их. Да, многие из них — невинные, заблудшие, но что же делать? Вот и Божественный говорит: «Поле, поле государства, приносящее сочный колос, следует пропалывать без устали и не зная сострадания, ибо сорняк внутренней распри самый живучий и плодовитый, а поэтому самый опасный для нашего плодородия враг»…