Действительно, Малльские горы только слепцу казались невзрачными. Человек впечатлительный видел перед собой не мертвые нагромождения, но полные природного разнообразия совершенные формы, прекрасные в своем застывшем величии.

Ранним утром, когда солнце просыпалось, вставая с величавой медлительностью из-за ближайшего отрога, всё вокруг окрашивалось сначала в бледно-розовые, потом в красные, сине-зеленые и фиолетовые тона. Поднимаясь, раскаленная солнечная плоть едва не застревала между двух вершин, обжигая их каменистую гриву, а из лощин в это время поднимался влажный туман, растекаясь лилово-серым молоком по подошвам гор. Когда солнце было уже высоко, хребты, подернутые парным маревом, сияли посеребренными пиками, окутанными ореолом рыхлой облачности, а горы играли угловатыми тенями, иногда разражаясь раскатистым камнепадом.

Неописуемой красотой здешних мест восхищался сам Радэй Великолепный, хотя было доподлинно известно, что он тяжело переносил свежий горный воздух и у него случались здесь приступы удушья, а когда он смотрел в пропасть или вверх, на нависающий утес, у него кружилась голова. Величайший из правителей сказал однажды, что, взобравшись на самые высокие горы, можно достичь звезд, а по пути встретить богов, ибо эти удивительные вершины, скорее всего, и есть их царственные жилища.

Племена, обосновавшиеся в этих местах, жили здесь небольшими родовыми поселениями. Маллов обычно делили на две части — «горных» и «равнинных», ибо одни от других многим отличались. «Равнинные» маллы занимали плодородные предгорья, сытные берега рек и тучные долины, возводили конические глиняные дома, а иногда соломенные хижины и, в сущности, вели мирный образ жизни, довольствуясь пойманной рыбой, взращенными злаками и натуральным обменом с соседями. «Горные» же маллы, чаще живущие в домах, высеченных в скалах, были не столь безобидны; выросшие среди суровой природы, скупой на дары, но щедрой на стихию, они переняли ее угрюмый непредсказуемый характер — были неуступчивы, вспыльчивы и жестоки.

В безмятежные времена горцы пасли коз на каменистых склонах, разводили маленьких выносливых лошадок и справляли праздники, которых насчитывалось чуть меньше, чем дней в году, и казалось, нет народности миролюбивее и гостеприимней. Но если случалась война — все до одного с радостью бросали свои повседневные унылые занятия и устремлялись в низину, где безжалостно и с охотой проливали кровь и в сражениях были беспощадны, а смерти и вовсе не боялись. Из походов они возвращались с пленными, которых сажали в кунжуды, потом некоторых убивали, принося в жертву горному духу Якиру, а некоторых заставляли работать.

Сначала все эти столкновения носили случайный характер, но со временем «горные» маллы привыкли жить набегами и уже не мыслили своего существования без жаркой схватки и доброй военной добычи.

Между собой племена маллов иногда ладили, заключая союзы или подчиняясь воле сильнейшего вождя, но никогда не являли собой единую силу, ибо были горделивы, невежественны и поэтому всегда разобщены. Только когда появились авидроны — первый достойный противник, который умел не только защищаться, но и нападать, — возникли устойчивые племенные объединения. Несколько раз маллы собирались воедино, но всё же чаще сражались небольшими отрядами, которые неожиданно нападали, внезапно спустившись с гор, и после схватки мгновенно исчезали, ускользая малоизученными, только им известными тропами.

Со временем, когда в предгорьях возникли поселения пришлых, когда в этих краях появились две широкие дороги, а в опасной близости от поселений маллов выросли неприступные авидронские цитадели, и многие непокорные деревни были уничтожены, а их вожди казнены, большинство малльских племен, сначала «равнинные», а потом и «горные», предпочли мирные соглашения с Авидронией и даже были наняты могучим соседом для охраны рубежей и возведения Великой Подковы.

Еще не рассвело, когда конный отряд — всадников сто или чуть более — спускался вереницей по каменистой крутой расщелине в тесную долину, густо поросшую тонкоствольными деревьями и ползучим кустарником. Низкие широкоскулые лошадки, с худыми крупами, безгривые, многие неказистые и облезлые, все линяло-черные, двигались медленно, нехотя, будто спали на ходу, однако уверенно шли след в след, ступая на коварном спуске с привычной твердостью.

Казалось, у воинов нет строя, каждый передвигается сам по себе, да и воины ли это — все вооружены кто как. Но если присмотреться, можно было заметить следопытов и наблюдателей, авангард и арьергард, а в середине отряда, в окружении приближенных, — нескольких вожаков, отличающихся гордой осанкой, богатой одеждой и дорогим оружием.

Ехали все по-малльски — в высоких седлах и на коротких стременах. Да это и были маллы, что подтверждали, помимо прочего, тесные паррады из козьих или медвежьих шкур, груботканые штаны и кожаные сапоги, подбитые мехом.

Крутой спуск занял много времени. Когда же всадники оказались в долине и спешились, вдруг вспыхнула заря, разметав по вершинам и склонам радужные мазки и подпалив края низкой беззвездной мглы. Не успели воины развести костры, чтобы немного согреться и выпить горячего козьего молока, как выглянуло из-за вершин солнце и опрокинуло за горизонт рваные остатки тьмы.

Один из маллов, одноглазый, с тяжелым золотым медальоном на груди и в короткой накидке из медвежьих лап, закончил свою незатейливую трапезу, пригубив из чаши дымящегося молока и медленно сжевав кусок подсохшей ячменной лепешки, и передал остатки еды товарищу, который принял ее с выражением спокойной благодарности:

— Во славу Якира, Ахлерой.

— Во славу, — отвечал одноглазый.

Бахи — так звали другого малла, еще совсем молодого, но, судя по одежде и дорогому оружию, не менее знатного, сделал в свою очередь несколько глотков и передал чашу и хлеб дальше — одному из соплеменников.

Оба воина некоторое время смотрели на огонь, наблюдая, как догорают и обугливаются ветки, как шипят и дымятся свежие прутки, к которым пламя только подбиралось; оба о чем-то про себя думали, а потом разом глянули в сторону, где другая группа воинов сложила невдалеке свой костер. Там заправлял черноволосый малл в шкуре снежного барса на плечах — единственный из всего отряда, имеющий боевые доспехи: блестящий медный нагрудник с гравировкой и полуоткрытый шлем. Так же, как и Ахлерой, он первым получил чашу с козьим молоком, что красноречиво свидетельствовало о его высоком происхождении и главенстве над теми, кто находился рядом.

— Я этому Бредерою не верю, — сказал Ахлерой, сверкнув единственным глазом. — Вождь без племени — всё равно что ножны без кинжала.

— Я соглашусь с тобой, сын Аквилоя, — отвечал Бахи. — Никто не знает, откуда он взялся и чего хочет. Желание мстить авидронам, конечно, похвально, но кто подтвердит, что не они его и подослали?

— Якир свидетель — с них станется, — одобрил слова юного вождя Ахлерой и показал собеседнику свой медальон. — Видишь отметину? Помнишь, тогда, в Грономфе? Хотя я и потерял левый глаз, но этот медальон всё же сумел отвести смертельный удар авидронского кинжала.

— Как же, я помню: ты дрался, словно горный лев! Я и сам пострадал. — Бахи воздел руки. — Смерть авидронам!

— И всем их женщинам и детям! — подхватил одноглазый малл, положив руку на рукоять паранга. — Вместо того, чтобы оказать должное уважение и с почестями препроводить во дворец Инфекта, меня — Ахлероя, сына самого влиятельного вождя, посла, представляющего всех маллов, — меня просто решили убить! Они и не собирались вести переговоры! Подослали опытного убийцу, который самым искусным образом притворился глупым неискушенным юнцом.

— О да, я как сейчас это вижу! Он ухитрился увернуться от брошенного топора. На это способен только самый опытный воин… А эти подлые грономфские стражи порядка, которые нас поколотили? И этот десятник, м-м-м… Арпад?

— Арпад? — И единственный глаз Ахлероя бешено вспыхнул. — Я обещал ему, что он станет моим рабом и что я буду каждый день его пытать. И когда-нибудь я обязательно исполню свой обет. Чего бы мне это не стоило!