Молчали они долго.
— Это правда? — спросила наконец Джейн.
— Конечно, правда.
— Посмотри мне в лицо.
— Какое лицо, тут тьма тьмущая?!
— Ну ладно. Так это правда?
— Еще бы!
— Мопса показать можешь?
— Сейчас — не могу, а дома — пожалуйста. Наверное, жует ковер. Подарю тебе на свадьбу. Мопса, не ковер.
— О, Фредди!
— На свадь-бу, — повторил Фредди, хотя слова застревали в горле, как патентованная каша.
— Да я ни за кого не выхожу!
— Повтори, пожалуйста.
— Я ни за кого не выхожу.
— А Диллингуотер?
— С ним все кончено.
— Кончено?
— Да. Это ведь я с досады. Думала — ничего, зато тебе неприятно, но он стал есть при мне персик. Забрызгался выше бровей. А потом еще кофе пил и так это всхрюкивал. Что ж это, всю жизнь сиди и жди, когда он всхрюкнет? В общем, я ему отказала.
— Джейн! — сказал Фредерик.
— Фредди!
— Джейн!
— Фредди!
— Джейн!
— Фредди!
— Джейн!
Прервал их слегка ослабленный годами, но непререкаемый голос:
— Мастер Фредерик!
— Да?
— Больше не будете?
— Нет.
— Поцелуете мисс Джейн?
— А то как же!
— Тогда выходите. Я яичек сварила.
Фредерик побледнел, но тут же взял себя в руки. Ах, это ли важно?
— Ведите меня к ним, — спокойно сказал он.
КИВАТЕЛЬ
Когда в кинотеатре «Сладостные грезы» пошел новый фильм «Мой малыш», у нас начались бурные споры. Четыре зрителя явились в «Привал рыболова» после первого же сеанса, и разговор, естественно, обратился к малолетним звездам.
— Я так думаю, — сказал Ром, — это все карлики.
— Да, говорят, — поддержал его Виски-с-Содовой, — на каждой студии есть специальный человек, который ездит по циркам. Найдет хорошего карлика — хапц! — и в Голливуд.
Почти непроизвольно мы обернулись к мистеру Малли-неру, как-то чувствуя, что этот кладезь премудрости даст окончательный ответ. Ответил он не сразу, сперва отхлебнул горячего виски с лимоном.
— Проблема эта, — сказал он в конце концов, — волнует умы с тех самых пор, как малолетние полипы вошли в моду. Одни полагают, что ребенок не может быть таким противным, другие — что приличный карлик так низко не опустится. Но кто сказал, что карлики приличны? Сложный вопрос…
— Возьмем хоть сегодняшнего… — сказал Ром. — Этого Джонни Бингли. Чтоб мне треснуть, если ему восемь лет!
— В данном случае, — признал мистер Маллинер, — интуиция вас не подвела. Джонни[95] пошел пятый десяток. Я точно это знаю, так как он играл важную роль в судьбе одного из Маллинеров.
— Ваш родственник — тоже карлик?
— Нет. Он — киватель.
— Кто-кто?
Мистер Маллинер улыбнулся.
— Нелегко объяснить мирянину тонкости кинопроизводства. В общих чертах, киватель — вроде поддакивателя, но ниже рангом. Поддакиватель сидит на совещаниях и говорит «Да». Ему вторят второй поддакиватель и третий, иначе — младший. А уж после них вступают в дело киватели. Есть и неприкасаемые, так называемые «запасные киватели», но их я касаться не буду. Мой дальний родственник Уилмот был кивателем в самом чистом виде. Конечно, он хотел подняться выше, особенно — когда влюбился в Мейбл Поттер, секретаршу Шнелленхамера, возглавлявшего корпорацию «Перфекто-Зиззбаум».
Огромную разницу в их положении смягчала любовь к птицам. Уилмот вырос на ферме, Мейбл начинала творческий путь, изображая птичье пение.
Общность интересов обнаружилась в то утро, когда, проходя мимо съемочной площадки, Уилмот услышал взволнованный голос своей богини.
— Конечно, это не мое дело, — говорила она, — но я просто потрясена…
— Ладно, ладно, — успокаивал ее режиссер.
— …что вы мне объясняете про кукушек! Я куковала по всей Америке. Не говоря о гастролях в Англии, Австралии и…
— Я знаю, — вставил режиссер.
— …Южной Америке. Подождите, съезжу домой, привезу вам рецензии из…
— Знаю, знаю, знаю.
Мейбл выскочила с площадки, и Уилмот обратился к ней с почтительным умилением:
— В чем дело, мисс Поттер? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
Мейбл тряслась от рыданий.
— Нет, вы послушайте! — вскричала она. — Они меня попросили озвучить кукушку, а этот неуч говорит, я неправильно произношу!
— Какая подлость!
— По его мнению, кукушка выговаривает «Ку-ку». Нет, вы представляете? Да всякий знает, что это «У-ку»!
— Естественно! Одно «к», два «у».
— Как будто у нее что-то с нёбом.
— Или с горлом.
— Ъ-ку, ъ-ку. Вот так.
— Именно.
Прелестная Мейбл с интересом поглядела на него.
— Вы их хорошо знаете.
— Я вырос на ферме.
— Меня просто мутит от этих режиссеров!
— И меня, — поддержал ее Уилмот и решился: — Мисс Поттер, а не зайти ли нам в буфет?
Она охотно согласилась. Так началась их дружба. Каждый день, улучив минутку, они сидели в буфете или на ступеньках какого-нибудь дворца. Уилмот смотрел на нее, а она, нежно сияя, как всякий творец в минуты творчества, выводила песню иволги или более грубой птицы «африканский канюк». Иногда, напрягая горло, она куковала «Ъ-ку, ъ-ку».
Однако на вопрос, согласна ли она стать его женой, она ответила: «Нет».
— Ты мне нравишься, — продолжала она. — Может быть, я тебя люблю. Но я не выйду замуж за холуя.
— За кого?
— За холуя. За раба: За пеона. Ну, что это — кивать Шнелленхамеру! Поддакиватель, и то противно, а уж киватель…
По привычке Уилмот кивнул.
— Я горда, — продолжала Мейбл. — Я не довольствуюсь малым. Тот, за кого я выйду, должен быть царем среди людей… ну, хотя бы директором картины. Чем выйти за кивателя, я лучше умру в канаве.
Тут бы заметить, что при голливудском климате в канаве особенно не умрешь, но Уилмот вместо этого взвыл, как дикий селезень, и начал с ней спорить. Ничего не вышло.
— Останемся друзьями, — подытожила беседу она и, бросив «Ъ-ку», скрылась.
Человеку в такой ситуации остается один выбор — или уехать на Запад и начать там новую жизнь, или топить горе в вине. Уилмот и так был на Западе, а потому все больше склонялся ко второму варианту.
Как все Маллинеры, родственник мой практически не пил. Если бы любовные дела были в порядке, он удовольствовался бы пломбиром или молоком с солодом, но сейчас требовалось что-то другое.
Он знал, что на Голливудском бульваре есть место, откуда, если ты постучишься дважды и засвистишь «О ты, моя страна», выглянет усатая физиономия. Она скажет: «Да», ты ответишь «Мир и дружба», после чего тебе откроют путь к погибели. Поскольку это ему и требовалось, Уилмот часа через полтора сидел за столиком и чувствовал себя намного лучше.
Трудно сказать, когда он заметил, что напротив сидит еще кто-то. Во всяком случае, подняв в очередной раз бокал, он встретил чистый взгляд истинного Фаунтлероя, а точнее — того самого Джонни Бингли, которого вы, господа, сегодня видели.
Удивился он не очень сильно. На этом этапе человек не удивится и слону в костюме для гольфа. Но заинтересовался и сказал: «Здрасьте».
— Здрассь, — отвечало дитя, подкладывая льда в бокал. — Не говорите Шнелленхамеру, у меня в контракте особый пункт.
— Кому не говорить?
— Шнелленхамеру.
— Как пишется?
— Не знаю.
— И я не знаю, — признался Уилмот. — Но сказать — не скажу.
— Что?
— Да вот это.
— Кому?
— Ну, ему.
— А чего не скажете?
— Забыл.
Они помолчали; каждый думал о своем.
— Вы не Джонни Бингли? — поинтересовался Уилмот.
— Кто?
— Вы.
— Что?
— Бог его знает.
— Так чего надо?
— Моя фамилия Маллинер. Да. Маллинер. И все.
Собеседник то сплывался, то расплывался. В конце концов, его дело. Хочешь — расплывайся. Главное — сердце, я так считаю.
Мысли эти побудили сказать:
— А вы хороший парень.
