Свершив свой подвиг у воды, Берни радовалась, как радуются хорошо выполненной работе. Если к понятной гордости прибавлялась женская жалость, то очень малая, ибо человек, идущий служить в полицию, знает, что там его ждут самые разные приключения. Кроме того, думала она, мокрый полисмен быстро превратится в сухого. Время, великий целитель, позаботится о Симмсе, да и сам он может вытереться, не маленький.

Однако больше всего она размышляла о путях Провидения. Когда-то, в одной из лучших нью-йоркских школ, Берни сетовала на то, что не создана субтильной; а сейчас поняла, что Провидение знает свое дело. Да, ее товарки походили на принцесс в весе пера — но могут ли они столкнуть в воду констебля? Куда там, они его с места не сдвинут, словно бабочки, присевшие ему на плечо: А вот она просто выстрелила им, как из катапульты. Все на свете окупается, даже внешность тяжеловеса.

Радость возросла, когда Берни подумала о Криппи. Он сразу понравился ей тем, что отличался от покойного мужа, а за эти дни чувства к нему углубились и усилились. Раньше ей хотелось погладить его по голове, теперь — дожить с ним жизнь. Многие удивились бы, что можно полюбить сэра

Криспина, в том числе — фирма по устройству усадеб; многие — но не Бернадетта.

Встретились они в дверях, он — выходил, она — входила. Выходил он потому, что прикинул и решил: если ляжешь, будешь томиться, как тушеный кролик в раскаленном казанке.

Стремясь поделиться радостной вестью, Берни не сразу заметила, как он страдает, но заметив — вскрикнула:

— Криппи! Что случилось? Что с вами? Сэр Криспин ответил:

— Все, что только бывает. Пройдемся?

И они пошли по дороге к главному входу.

— Рассказывайте, — предложила она.

— Я погиб, — рассказал он.

— Деньги?

— Они самые.

— Много?

— Да.

— Сколько?

— Сто.

— Сто?! — удивленно вскричала Берни, для которой сто фунтов, в пересчете на доллары, были истинной мелочью. — Да я их вам одолжу!

Сэр Криспин покачал головой.

— Почему? — спросила она.

— Нельзя.

— Да бросьте вы!

— Спасибо вам большое, Берни, но — нельзя.

— Вы бы мне одолжили.

— Это другое дело.

— Почему?

— Другое, и все. Берни сдалась.

— Ладно, — сказала она. — Ничего не попишешь, фамильная честь Скропов. Я бы хотела, чтобы дядя Сэм был так щепетилен. Тянет и тянет. Кому вы должны эту сотню?

— Этим, ремонту.

— А, этим! Разве Уилл не дал вам денег?

Трудно признаваться в слабости, трудно — но нужно.

— Проиграл на скачках.

— Да вы же не играете!

— Много лет удерживался, но, сами знаете, когда есть деньги…

— Надо было ставить на Братолюбие. Жаль, меня не послушались.

— Послушался и поставил.

Берни удивленно взглянула на него.

— Давайте разберемся, — сказала она. — У меня мозги поехали. Какой-то улей в голове. Значит, вы послушались?

— Да.

— И поставили на эту лошадь?

— Да. Сто фунтов.

— Тогда что вам нужно? Больше двенадцати тысяч, это не кот начхал!

Криспину показалось, что упомянутый улей переместился в его голову.

— Она… она… пришла второй.

— Вы газеты читаете?

— Нет.

— А надо бы. Пришла второй, на полголовы после Мускателя. Предъявили протест. Кажется, Мускатель ее отпихнул или лягнул. В общем, проверили, разобрались, так все и было. Жокею сделали внушение, Братолюбию дали первое место. Чек получите завтра или послезавтра. Вот и все.

Сэр Криспин в обморок не упал, но был достаточно к этому близок, чтобы пробудить в Бернадетте материнские чувства. Отведя его на скамейку, она применила свое излюбленное средство, стала массировать ему шею — и так успешно, что через некоторое, достаточно тяжелое время он выпрямился и сказал, что все в порядке.

Берни это оспорила.

— Нет, — сказала она, — какой уж тут порядок! Никакого порядка у вас не будет, пока вы не женитесь. За вами надо присматривать. Помните, мы об этом говорили. Если есть возможность попасть в беду, вы в нее попадете.

Этого он отрицать не мог, поскольку с ранней юности они с бедой шли нога в ногу.

— Значит, надо жениться.

— Да, правда.

— А я не подойду? — спросила она. — Попробуйте.

Радость, согревшая Бернадетту до встречи с сэром Криспином, просто пылала и бушевала после его ухода. Повинуясь ее совету, он пошел в кабинет выписать чек этим, из ремонта, а она осталась на скамейке, перебирая подробности нежной сцены.

Отсюда она видела ворота, в которые входил ее брат Гомер с какой-то девушкой, по-видимому, — с Верой Апшоу, которую ждал Криспин. Лондонский поезд останавливался в Меллингэм-Холт, в полумиле от селения, и Гомер, по всей вероятности, ездил ее встречать.

Берни заинтересовалась. Если Гомер встречает девушек, это неспроста. Кто-кто, думала она, а он к этому не склонен. Словом, на Веру она посмотрела предвзято, и то, что она увидела, подтвердило ее догадки. Собственно говоря, это была не просто девушка, а поразительная красавица — не захочешь, а заморгаешь. Именно такие особы побуждают мужчину поправить галстук и нервно покашлять, а шейха Аравии — бросаться на них, как тюлень на рыбу. Кому-кому, а ее несчастному брату совершенно нечего с ней делать.

Ей удалось сохранить вежливость, когда он их знакомил, но беспокойство только возросло. В этой Вере, вполне резонно, она прозревала корыстолюбие. Вообще, та ей не понравилась, какая-то мрачная. Улыбнуться толком не может, вероятно — боится морщин.

Однако не это омрачало душу прекрасной эссеистки. Она думала о том, как раскачать Гомера. Когда они шли от стоянки, он говорил на разные темы — о красоте вечера, о недавнем конгрессе, о мыши, о чем угодно, кроме епископов, колоколов и флер д'оранжа.

Конечно, их ждали уединенные прогулки в тенистых заводях парка, но несчастная Вера уже усомнилась в том, что они достаточно тенисты и достаточно уединенны.

Когда один встревожен, другой — растерян, третий — очень смущен, разговор обычно не клеится. Помолчав в третий раз, Вера сказала, что должна представиться сэру Криспину, и никто ей не возразил.

— Пойду-ка и я, — предложила Берни.

— И я, — подхватил Гомер. — Надо поговорить о мыши.

— У мистера Пайла есть мышь, — объяснила Вера с законной усталостью женщины, слышавшей о мышах намного больше, чем нужно.

— Или несколько мышей, — прибавил Гомер.

— Очень может быть, — согласилась Берни. — Сэр Криспин — щедрый хозяин. Ладно, пошли. Он в кабинете.

— Не исключено, — завершил беседу Гомер, — что это вообще крыса.

Кабинет, в котором поколения Скропов писали бесчисленные письма в «Тайме», был мрачен сам по себе, но казался еще мрачней, ибо в нем, сложив руки, сидел констебль Симмс, придававший ему сходство с залом суда. Человек тонкий ощущал, что хорошо бы отделаться штрафом.

Чиппендейл, который тонким не был, вошел нагло и бодро. Мы не скажем, что совесть его сверкала чистотой, поскольку у него вообще ее не было, но он обладал тем, что получше совести, — безупречным алиби.

— Вы меня звали, сэр, — сказал он, переходя, как обычно, к книжному слогу. — Добрый вечер, мистер Симмс, — учтиво прибавил он. — Вижу, вы уже высохли. Что это с вами было? Упали в воду?

Казалось бы, куда заботливей, но констебль поджал губы, а взор его, и так суровый, стал совершенно каменным. Объяснять пришлось хозяину.

— Симмс упал в ручей, — сказал он. Чиппендейл пощелкал языком, выражая огорчение.

— Закружилась голова? — предположил дворецкий.

— Нет, кто-то толкнул.

— Толкнул? — удивился мажордом. — Толкнул?! Кто же смеет?..

— Он говорит, вы.

— Шесть месяцев, не меньше, — сообщил констебль. Чиппендейл выпрямился с неожиданным достоинством.

Он не сказал: «Оставь, дорогуша, у меня дело чистое», но как бы и сказал, а уж точно — подумал.