— Но снотворного у нас нет.

— Почему? — возразил Траут, извлекая из жилетного кармана белый пакетик. — Мы без него и не выходим. Мало ли что… Только метод Б удержал юного Бьюстриджа от парикмахера и ресторана. Сурово, но мы, члены АХ, ставим долг превыше всего. Точнее, священную миссию.

Вернувшись, Джо сообщил, что заодно вымыл голову и сделал маникюр.

— Я говорил, — прибавил он, — о том, что этот мир прекрасен. Мало того, он кишит превосходнейшими людьми. Куда ни пойди, какие-то ангелы. Возьмем парикмахера. Казалось бы, с чужим человеком можно быть сдержанным, сухим, а он — сама приветливость. Рассказал мне замечательный фильм — не из ваших, а? Там такое дело…

— Выпейте сперва, — предложил Лльюэлин.

— Хорошая мысль, — обрадовался Джо.

Сейчас смешаю коктейль, — сказал мистер Траут.

Салли сидела в вестибюле и очень страдала. Миллионеры и магараджи не замечали ничего, держалась она стойко, но чувствовала себя так, словно выпила что-то очень тошнотворное, а извергнуть — не смеет. Теперь она видела Пикеринга таким, каким он был, а это приведет в отчаяние любую девушку, тем более ту, которая имела неосторожность его полюбить.

Пришла она ровно в половине восьмого и немного удивилась, что его еще нет, но не испугалась. Мало ли что может задержать человека! Через двадцать минут она стала думать о несчастном случае. Много позже какой-то бес наконец шепнул ей страшную правду: это — месть.

Трудно поверить в такую низость, но что же еще. Вот, смотрите: если он задержался, мог позвонить; если он в больнице, позвонила бы сестра. Словом, он мстит. Именно тогда, когда тошнота сменилась яростью, Салли услышала: «Салли!», — подняла взор и увидела Джеклина.

Баронет часто заглядывал в этот вестибюль, поскольку сюда неуклонно ходили его знакомые, преуспевшие больше, чем он. Надеялся он и сейчас, что, умягчившись от коктейлей, кто-нибудь его угостит, — но никого не было. Зато была Салли, и он устремился к ней, естественно интересуясь ее реакцией на пресловутое письмо.

— Салли! — сказал он. — Привет. Ты одна?

— Привет, — безжизненно откликнулась Салли. — Да, одна.

— Понимаешь, вышел без денег…

— Я не хочу есть. Проводи меня домой. Я переехала, живу на Фаунтин-корт.

— Да, мне кто-то говорил.

— Вместе с одной девушкой.

— Так мне и сказали. Ты не ее ждешь?

— Нет. Она пошла к каким-то школьным подругам. Джеклину стало легче. Все ж неприятно оказаться сразу с двумя девушками, которым ты сделал предложение. Сперва они шли молча, потом он произнес:

— Салли.

— Да?

— Э-э-э…

Ему не очень понравилось, как она на него посмотрела. Как будто взвесила, что ли; а приятно ли, когда тебя взвешивают?

Он не ошибся; слово «э…» она прекрасно поняла, и вывела отсюда, что может перевести стрелку до старых, сельских времен. Случись это раньше, чем Джо Пикеринг явил себя во всей своей низости, она без малейших колебаний остудила бы его порыв; раньше… а теперь?

— Я получила письмо, Джеклин, — сказала она.

— Э?

— Я согласна. Если хочешь, мы поженимся.

— Если!.. — вскричал он и стал подыскивать фразу. Песенка слишком популярна, нельзя просто сказать: «Я дам тебе только любовь».

— Мы будем очень бедны, — сказал он, — но что с того? Бедность — большое благо. Когда ты беден, все становится приключением. Разве знает богатый жертвы, планы, мечты? Разве знает он блаженную жизнь на чердаке, где у кровати горит свеча, и ты можешь думать, что потолок расписан купидонами, а на окнах — изысканные занавеси?

Он прикинул, не перейти ли к корочке хлеба, но решил, что это слишком, тем более что Салли и так слушала без особого пыла.

— Такое блаженство нас не ждет, — сказала она со свойственной ей прозаичностью. — У меня есть двадцать пять тысяч. И квартира.

Джеклин застыл на месте, он был буквально потрясен; но сказал так:

— Что такое деньги в конце концов? Любовь, вот что главное.

Дафна Долби пришла в очень хорошем настроении.

— Где вы учились, Салли? — спросила она.

— Дома.

— Когда-то я пожалела бы, что мне меньше повезло, а теперь не знаю. Самые грымзы — совсем не такие страшные, остальные — просто душечки. Завтра веду их в ресторан. Пойдете с нами?

— Очень жаль, но я не могу. Должна поехать к няне.

— Да, это не подарок. Моя, слава Богу, живет в Эдинбурге. Она… Эй! Вы курили?

— Не я. Мой жених.

— У вас есть жених?

— Да.

— Однако и скрытная вы! С каких же пор?

— Часов с восьми.

— Кто это?

— Такой Джеклин Уорнер. Дафна немного помолчала.

— Вот как?

— Да. Вы его знаете?

— Так, встречала.

Они помолчали вместе.

— Конечно, про деньги он не слышал? — осведомилась Дафна.

— Нет.

— Вы ему сказали?

— Да. Он говорил, какие мы будем бедные. Хотела его утешить.

— Он удивился?

— Очень.

— Обрадовался?

— Не особенно. Деньги ему не слишком важны.

— Да, он такой духовный, — сказала Дафна.

Утром, закончив завтрак, Джеклин с некоторым удивлением услышал знакомый свист. Выглянув в окно, он увидел машину, а в ней — незнакомца, примерно того типа, к которому относится деревенский кузнец. Красотой он не блистал. Лицо у него было такое, словно на него опустился слон. Приличный человек не отвернется от ближнего, если тот не очень красив; но дело усугублялось тем угрюмым взглядом, каким обычно смотрят гангстеры. Короче (быть может, случайно), незнакомец производил угрожающее впечатление. Держал он букет белых роз.

— Проедемся, Джеклин, — радостно сказала Дафна. — Ты совсем закис без воздуха.

— С удовольствием, — ответил он. — А это что за морда?

— Сирил Пембертон, наш служащий. Он тоже прогуляется.

— Зачем?

— Понимаешь, нужен свидетель. Ах ты, не сказала! Едем мы в регистратуру. Надо, наконец, пожениться.

— Что?!

— Совсем замоталась с этим бюро, все некогда.

— Но, Дафна…

— Не спорь, дорогой. Сирил так давно ждет. Специально купил розы. У него трудный характер. Просто не знаю, что он сделает, если его огорчить.

Джеклин его не огорчил.

Заботясь о здоровье, мистер Траут любил в хорошую погоду пройтись после еды. На следующий день погода была неплохая, и, спустившись по Парк-лейн, он дошел до Фаунтин-корт, где увидел, что навстречу идет молодой Пикеринг.

— А, Пикеринг! — сказал он так приветливо, что окончательно загрустивший Джо ответил: «А, мистер Траут!» голосом замогильным, но вполне сердечным.

— Хорошая погода, — заметил Траут, ничуть не смущаясь. Члены АХ никогда не смущались, встретив спасенных пациентов, — смутится ли врач, прописавший больному одно из тех снадобий, которые, чуть не взорвав голову, все-таки вылечат? — Рад, что вам лучше. Мы очень беспокоились. Что вы тут делаете?

Будь мистер Траут менее приветлив, Джо не раскрыл бы души, но он пребывал в том состоянии, когда приветливость вызывает признания с такой же легкостью, с какой извлекает фокусник кроликов из шляпы. Сообщение о том, что он заходил к одной девушке, не обрадовало Траута. Он хмыкнул, как бы намекая, что лучше бы почитать хорошую книжку, и спросил:

— К той барышне, о которой мы вчера говорили?

— Да.

— Надеюсь, вы нашли ее в добром здравии?

Джо вскрикнул, словно грешник в аду, которому другой грешник наступил на ногу. Ирония вопроса задела обнаженный нерв.

— Нашел! Я ее не видел.

— Да? Почему же?

— Не хочет видеть меня.

— Вот как?

— Помните, я собирался с ней в ресторан?

— А, да! Еще пошли к парикмахеру. Помню, помню. И тут — этот приступ. Вероятно, она вас ждала в ресторане, а вы не явились.

— Вот именно. Я хотел все объяснить, пошел к ней — она мне дала адрес, а они дали другой, она переехала. Пошел туда…