— Да, когда няня его поставила. О, Господи, какие бывают люди!

— Он всегда был глупый, — великодушно сказала няня. — Садитесь, мастер Фредерик, я вам яичек сварила. Мальчики их любят.

Фредерик посмотрел на поднос. Да, яйца там были, и крупные. Желудок, подраспустившийся за это время, болезненно сжался.

— Ох, и ели же вы! — припомнила няня. — Что яйца, что пирог… Помню, у мисс Джейн на именинах… Можно сказать, вывернуло!

— Няня! — вздрогнула Джейн, бросая неприятный взгляд на страдальца.

— Спасибо, — выговорил он. — Я… это… яиц не буду.

— Как так не будете? — удивилась няня. — Хорошие яички. Не будет он! У меня съедите.

— Да мне не хочется…

Хрупкая старушка снова превратилась в грозу Наполеона.

— Ни-ка-ких кап-ри-зов! Фредерик судорожно хрюкнул.

— Хорошо, — сказал он, — спасибо, съем яйцо…

— Два, — уточнила няня.

— Два…

Джейн повернула в ране нож.

— А вот пирога я бы на вашем месте не ела, он очень сытный. Никак не пойму, — сказала она, ломаясь, как взрослая, — никак не пойму, какое удовольствие обжираться! Мы же не свиньи!..

— Мальчики, что с них возьмешь, — заметила няня.

— Да, да, — согласилась Джейн, — а все ж неприятно. Глаза у няни сверкнули. Она не любила, когда важничают,

— Девочки, — заметила она, — тоже не сахар. Фредерик с облегчением вздохнул.

— Да, — повторила няня, — не сахар. Одна девочка так хотела похвастаться новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.

— Няня! — вскричала ярко-пунцовая Джейн.

— Какой ужас! — вскричал и Фредерик. Кроме того, он коротко рассмеялся, ухитрившись выразить этим такое презрение, такое снисхождение сильного мужчины к слабой и глупой женщине, что гордый дух его бывшей невесты возмутился.

— Что вы сказали? — проверила она.

— Я сказал: «Какой ужас».

— Вот как?

— Естественно. Представить себе не могу более постыдного зрелища. Надеюсь, вас оставили без ужина.

— Если бы оставили вас, — удачно парировала Джейн, — вы бы не выжили.

— Вот как?

— Да. Вы — обжора.

— Вот как?

— Да, да, да. Робин-Бобин-Барабек…

— Детки, — сказала няня, — разве можно ссориться?

Она взглянула на них тем взглядом, какой вырабатывается за полвека, если проведешь его с капризными детьми, и подытожила:

— Нельзя. Мистер Фредерик, поцелуйте мисс Джейн. Фредерик заметил, что комната вращается.

— Что? — выговорил он.

— Поцелуйте мисс Джейн и скажите: «Больше не буду».

— Она дразнится.

— Ай-яй-я-яй! А кто у нас маленький джентльмен? Фредерик вымученно улыбнулся.

— Простите…

— Не за что, — отвечала Джейн.

— Теперь поцелуйте, — напомнила няня.

— Не буду! — сказал Фредерик.

— Что?! — Няня погрозила ему пальцем. — Идите в шкаф и сидите там, пока не одумаетесь.

Мы, Маллинеры, горды. Один из наших предков удостоился при Креси похвал Его Величества. Но Фредерик вспомнил слова брата. Да, сидеть в шкафу — недостойно нас, но лучше ли, если у немолодой дамы будет сердечный приступ? Опустив голову, он пошел в коридор, а там — и услышал, как повернулся в скважине ключ.

Проведя минуты две в раздумьях, рядом с которыми похмельные мысли Шопенгауэра показались бы мечтами Полианны, он услышал голос:

— Фредди… То есть мистер Маллинер.

— Да?

— Она ушла на кухню. Выпустить вас?

— Не беспокойтесь, — холодно ответил он. — Мне и тут неплохо.

Время текло. Через час или через годы дверь открылась и закрылась. Фредерик с удивлением заметил, что он не один.

— Что вы тут делаете? — неприветливо осведомился он. Джейн не отвечала, но странно крякала. Почему-то, против воли, Фредерик ее пожалел.

— Ну-ну! — неловко сказал он. — Не плачьте.

— Я не плачу. Я смеюсь. Жалость мгновенно исчезла.

— Вам кажется, — спросил он, — что это очень смешно? Черт знает где сидим…

— Не ругайтесь.

— Почему? Мало того, что я вообще сюда попал, так еще сиди в шкафу…

— …черт знает с кем.

— Этого касаться не будем, — с достоинством сказал он. — Сиди в шкафу, когда можно, к примеру, играть в гольф.

— Вы еще играете в гольф?

— Естественно. А что такого?

— Нет-нет, ничего. Я рада, что вы развлекаетесь.

— Почему бы мне не развлекаться? Вы что, думаете…

— О, нет-нет-нет! Я знала, что вам это безразлично.

— Что именно?

— Ах, неважно!

— Вы хотите сказать, что я… гм-м-м-м… мотылек?

— Конечно. Из самых заядлых.

— Ну, знаете! Да я в жизни…

— Вот как?

— Именно так.

— Смешно!

— Что именно?

— То, что вы сказали.

— У вас извращенное чувство юмора. То вам смешно сидеть в шкафу, то…

— Надо же как-то развлечься. Вы знаете, за что меня заперли?

— И знать не хочу. За что?

— Я закурила. О, Господи!

— Что там еще?

— Кажется, мышь. Как вы думаете, их тут много?

— Конечно. Просто кишат.

Он хотел поярче описать их — скажем, шустрые, крупные, коварные, — но тут что-то стукнуло его по ноге.

— Ой! — воскликнул он.

— Простите. Это я вас?

— Меня.

— А я думала, мышь.

— Ах, вон что!

— Больно?

— Так, не очень.

— Простите.

— Пожалуйста.

— А если бы я попала в нее, она бы испугалась, правда?

— В жизни бы не забыла.

— Значит, простите.

— Да ладно, что там! Какая-то нога, когда…

— Когда что?

— Не помню.

— Когда сердце разбито?

— Сердце?! Ну, что вы! Я очень счастлив. Кстати, кто этот Диллингуотер?

— Да так, один.

— Где вы с ним познакомились?

— У Пендерби.

— А обручились?

— Тоже у них.

— Вы опять там были?

— Нет.

Фредерик фыркнул.

— Минуточку. Когда вы к ним ехали, вы собирались выйти за меня. Значит, уложились в две недели?

— Да.

Тут бы и заметить: «О, женщина!», но как-то в голову не пришло.

— Не понимаю, — сказала Джейн, предпочитая наступление, — какое у вас право меня осуждать.

— Кто вас осуждал?

— Вы.

— Когда?

— Сейчас.

— Я? — удивился Фредерик. — Да я и не намекнул, что вы поступили низко, подло, гнусно, мерзко и непотребно.

— Намекнули. Вы фыркнули.

— Если здесь нельзя фыркать, надо было предупредить.

— И вообще, кто бы говорил! После того, что вы сделали…

— Я? А что я сделал?

— Сами знаете.

— Простите, не знаю. Если вы про тот галстук, я все объяснил: во-первых, его вообще носить нельзя, во-вторых, там цвета чужих клубов.

— Какой галстук! Я про то, как вы обещали меня проводить и позвонили, что у вас дела, а я по дороге на вокзал зашла в кафе — и что же? Вы сидите с крашеной мымрой в розовом платье.

— Повторите, — сказал Фредерик. Джейн повторила.

— Господи! — сказал Фредерик.

— Меня как по макушке ударили…

— Постойте! Я все объясню.

— Да?

— Да.

— Все?

— Все.

Джейн покашляла.

— Сперва вспомните, что я знаю всю вашу семью.

— При чем она тут?

— Может, вы хотите сказать, что это — троюродная тетя.

— Ничего подобного. Это актриса. Вы ее могли видеть на эстраде в «Ту-ту!».

— По-вашему, вы все объяснили?

Фредерик поднял руку, призывая к молчанию, но понял, что все равно ничего не видно.

— Джейн, — сказал он тихим, дрожащим голосом, — помнишь, как мы гуляли в Кенсингтонском саду? Такой хороший был день…

— Не надейтесь меня растрогать.

— Я и не надеюсь. Я напоминаю, что мы встретили китайского мопса. Мопс как мопс, но ты пришла в восторг. С той поры у меня было одно дело в жизни — найти его и купить. Оказалось, что принадлежит он этой… м-м… даме. Мне удалось с ней познакомиться, я стал ее обхаживать. Тогда, в то утро, она сдалась. Пришлось позвонить тебе, а потом часа два слушать, как в последнем шоу ее оттер комик, представив, что пьет чернила. Ничего, я выдержал, к вечеру привез мопса, а наутро получил твое письмо.