—Не время сейчас для этой пиксевой паранойи, — сказала я сдавленно.

Рассыпая ярко-медную пыльцу, от которой мне руку защекотало, он не сдвинулся с места.

—Я думаю, Пискари ему велел тебя убить, — сказал он с мольбой и так тихо, что Кистей не услышал бы. — И когда Кистен отказался, Пискари его выбросил. Ты слышала, что гово­рил Кистен — что Айви сказала «нет» и получила похвалу, а он сказал «нет» — и его вышибли.

Я остановилась, держась за открытую дверцу, и почувствовала, что холодею. Дженкс сел на окно передо мной, не замед­ляя вращения крыльев.

—Подумай, Рэйчел! — сказал он, сопровождая слова энергичными жестами. — Он всю жизнь зависим от Пискари. Ста­рый вампир не только Айви вывернул наизнанку, но Кистен всю жизнь был покладистым, и потому этого не видно. Убить тебя — это единственное, из-за чего он мог пойти против Пис­кари. Рэйчел, это опасно. Не всему верь, что видишь.

Лицо Дженкса заострилось от страха. Сирены звучали ближе. Я вспомнила, что говорил Кизли: вампирам нужен кто-то сильнее их, чтобы защитить их от неживых, — и моя решимость усилилась. Я не могла просто повернуться и уйти.

—Ты прикрывай мне спину, ладно?

На эти слова Дженкс кивнул, будто их и ожидал.

—    Буду охранять, как последнее семечко в моем саду, — сказал он и нырнул в машину. Глянув последний раз на пицце­рию, я собралась с духом, села в машину с каким-то нереаль­ным чувством легкости. Кйстен рядом со мной застонал.

—    Где моя палка? — выдохнул он, и я вздрогнула, когда заскрежетал стартер: я пыталась запустить уже работающий дви­гатель.

—    У тебя под ногами, — буркнула я в раздрае чувств, врубила первую и тронулась вперед. Только доехав до выезда, вспомнила про ремень безопасности и затормозила со скре­жетом, надевая его. Глядя на проезжающие машины, я почув­ствовала, как сжимается ком в груди. Некуда мне было ехать.

И вдруг, внезапным решением, я повернула в другую сторону от церкви.

—  Куда мы? — спросил Дженкс, падая мне на плечо от резкого поворота.

Я посмотрела на связку ключей — ключ от квартиры Ника был среди них. Ник сказал, что заплатил до августа включительно, и я готова была ручаться, что там пусто.

—К Нику. Домой нельзя, — сказала я, едва шевеля губами. — Все знают, что туда я его бы и повезла.

Я покосилась на Кистена. У него глаза распухли и закрылись, он бормотал:

—Не надо было мне ставить светомузыку. И не надо было

трогать меню кухни.

Дженкс молчал. А потом еле слышным напуганным голосом сказал:

—  Мне надо домой.

Я задержала дыхание — а потом выдохнула. Понятно. Маталина там одна. Если кто-то приедет в церковь искать Кисте­на, семья Дженкса будет в опасности.

—   Лети, — сказала я.

—   Я не могу тебя бросить.

Извернувшись, я схватила сумку с заднего сиденья, пошарила и вытащила на колени пейнтбольный пистолет. Посмот­рела на Дженкса, раздираемого нерешительностью, свернула к тротуару и резко затормозила. Кистен качнулся вперед, потом назад. Загудели клаксоны — я не реагировала.

—   Давай быстро отсюда и домой, — сказала я голосом уверенным и ровным, опуская окно. — Семье нужна твоя охрана.

—   Но ты же тоже моя семья.

У меня перехватило горло. Каждый раз, когда я сильно лажаюсь, Дженкса со мной нет.

—   У меня все будет в порядке.

—   Рэйч...

—   Я сказала, в порядке! — крикнула я со злостью, и Кистен обернулся к нам, прищуриваясь и тяжело дыша. — Я же ведьма, черт побери, я могу за себя постоять! И как-нибудь справ­люсь. Лети давай.

Дженкс взмыл в воздух:

—  Позови, если буду нужен. У меня телефон включен.

Я сумела улыбнуться в ответ.

—Договорились,

Он кивнул — лицо его было и молодым, и старым одновременно, и я похолодела, когда он вдруг подлетел вплотную, за­дев крыльями мою щеку — на миг.

—Спасибо, — сказал он.

И улетел.

Как и ожидалось, квартира Ника была пустой. Вряд ли ктонибудь заметил, как я втаскивала Кистена по ступеням и в дверь однокомнатной квартиры. Он по дороге слегка ожил и даже за­лез в теплую ванну без моей помощи. Душевой кабины здесь нет, да и вообще лучше пусть полежит в теплой воде. Он там пока и оставался, но если я через некоторое время не услышу шума уходящей воды, пойду проверю.

Приятно было слышать доносящийся в открытые окна уличный шум. Когда я неуверенно открыла дверь в квартиру — пус­тые стены и голый ковер, — там пахло пылью и затхлостью. Ник на солнцестояние собрал все, что мог, мало что оставив такого, к чему можно вернуться, если судьба снова забросит его в Цин­циннати. Куда он девал свое барахло, я не знаю, и мне плевать. Может быть, к маме своей отвез?

Опять на меня накатило ощущение, что меня предали, хотя здесь ничего не было такого, что пробудило бы воспоминания — разве что вытертый ковер да пустые полки. Я старалась не прислушиваться к этой горечи, пока пила кофе, оставшийся от Ника вместе со спальным мешком, тремя банками тушенки и сковородкой, чтобы ее разогреть. Была еще одна мелкая тарел­ка, одна глубокая, вилка, ложка да нож — ничего такого, о чем будет скучать, если не сможет вернуться, но что даст возмож­ность пересидеть пару дней в случае необходимости.

—Сволочь, — шепнула я про себя, не вложив в это слово эмоций. Если бы он просто был вором, я бы как-то еще с этим смирилась — новый и улучшенный взгляд на жизнь, — но он покупал демонские услуги Ала, распродавая меня по частям. Всякие невинные мелочи, говорил он, не имеющие никакой цен­ности. А зачем тогда Ал их покупал?

Значит, я сидела за металлопластиковым столом, сдаваемым вместе с квартирой, пила остывший кофе и таращилась на пятна истрепанного ковра. Уличный шум был и умиротворяющим, и непривычным. У Ника дом был не в спальном районе, а, мож­но сказать, в деловой части Низин. Запаха Ника в воздухе не осталось, но почти ощущалась застарелая магия.

Я посмотрела на исцарапанный линолеум — Ник когда-то сказал, что там был круг, начерченный ультрафиолетовым маркером. Очень живо вспомнилось, как мы стояли у Ника в шка­фу, вызывая Ала. Бог ты мой, надо было мне прямо тогда по­вернуться и уйти, пусть даже это я предложила вызывать Ала для получения информации. Но я представить себе не могла, что мужчина, признающийся мне в любви, может вот так вот сознательно меня предавать.

В ванной заплескалась вода, забулькала, уходя веток, и ход моих мыслей прервался. Я села прямо. С неприятным чувством обманутой дуры я пошла разогреть банку тушенки. Консервный нож был из дешевых и неудобных, и я все еще с ним вози­лась, когда обернулась на звук тихого дыхания и неуверенных шагов.

Улыбнулась при виде завернутого в полотенце Кистена с мокрыми волосами. В руках он держал свою порванную измятую одежду, будто не хотел ее надевать. Страшные синяки, от­мытые теплой водой, покрывали его торс, а глаз распух еще сильнее, чем прежде. Свежие ссадины краснели на руках и лице. Волосы он отмыл, и при всех этих ранах он все равно выглядел красиво — завернутый в полотенце посреди кухни, рельефные мышцы под влажной блестящей кожей.

—    Рэйчел, — сказал он, явно с облегчением бросая одежду на свободный стул, — ты еще здесь. Ты меня, гм, не пойми неправильно, но где мы?

—    В старой квартире Ника. — Крышка банки наконец-то отскочила. Меня кольнуло страхом — вспомнилось предостережение Дженкса, — но Кистену я должна верить. Иначе что значат слова, что я его люблю?

Кистей шире открыл синие глаза, и я слизнула с пальца выступивший из банки соус.

—Твоего бывшего бойфренда? — спросил он, оборачиваясь к пустой гостиной, где только занавески шевелились на вет­ру. — Он предпочитает спартанскую обстановку?

Я фыркнула, вывалила тушенку в сковородку и поставила разогреваться.

—Я думаю, он тут не был после солнцестояния, но заплатил он по август, а ключи у меня. Никто не знает, что мы здесь, только Дженкс. И ты в безопасности, — добавила я не очень уверенно.