Пока что.

Кистен со вздохом оперся локтем на стол.

—Спасибо тебе, — сказал он с чувством. — Мне надо убраться из города.

Я стояла к нему спиной, помешивая жаркое, и чувствовала, как меня пробирает дрожь.

—Может быть, и нет. — Тихий шорох полотенца заставил меня обернуться. Увидев удивление Кистена, я объяснила: — Я хочу отдать Пискари фокус, чтобы он его спрятал поглубже. При условии, что он оставит меня в покое и запретит всем прочим трогать меня или тебя.

Кистей приоткрыл рот, а мне захотелось, чтобы с него еще чуть сползло полотенце. О господи, да что со мной? Мы тут балансируем на краю смерти, а я смотрю на его ноги?

—Ты хочешь купить у Пискари мою защиту? — спросил Кистен недоверчиво. — После того, что он со мной сделал? Он же мою последнюю кровь продал за пределы камарильи! Ты знаешь, что это значит? Он меня бросил, Рэйчел! Мне даже не умирать обидно, а что меня выбросили. Никто теперь не риск­ нет подвергнуться его гневу и сохранить меня неживым, разве что Айви. Но она его наследник, и этого не случится.

Он боялся, и мне не нравилось видеть его таким. Тяжело вздохнув, я прислонилась к плите и скрестила руки на груди:

—Все будет хорошо. Никто тебя не убьет, и ты останешься жив и здоров. Кроме того, я уже получала его защиту через Айви, — сказала я, подумав, что с радостью стану лицемеркой, если это сохранит жизнь нам обоим. — Просто этой за­щите будет придан более официальный статус. И я попрошу его, чтобы он и тебя оставил в покое. И принял обратно. Все будет о'кей.

В синих глазах вспыхнула надежда — и погасла.

—  Он не согласится, — сказал Кистей ровным голосом.

—  Согласится, — проворковала я, подходя сесть рядом с ним.

—  Нет. — После этого всплеска надежды Кистей стал еще мрачнее. — Он не может. Вопрос решен. Тебе пришлось бы договариваться с тем, кому он меня отдал, а я не знаю, кто это, И не буду знать, пока этот получатель не объявится. Это входит в программу пытки.

Он беспокойно повел глазами, и я отодвинулась. Ситуация получалась нестандартная. Но я знала обычаи вампиров: пока гроб не заколочен, еще есть варианты.

—Тогда я узнаю, кому тебя отдали, — сказала я.

Кистей взял меня за руки, траурно свел брови, оплакивая несбывшиеся шансы.

—Рэйчел, поздно.

—Не могу поверить, что ты сдаешься! — сказала я гневно, высвобождая руки.

Он поднял мою руку и поцеловал ее.

—Я не сдаюсь. Я принимаю реальность. Даже если ты узнаешь, кто это, даже если ты будешь здесь, когда за мной придут — хотя этого не будет — это тебе ничего не оставит, на что можно было бы купить защиту у Пискари. — Он поднял руку, погладил меня по щеке. — Я такого с тобой не сделаю.

—Да черт побери, еще не поздно! — воскликнула я, вставая и бросаясь помешать тушенку, пока не сгорела. Не могла я больше на Кисте на смотреть. А тут еще тушенка выплеснулась от моего слишком энергичного движения, и я разозлилась. — Тебе только и надо, что залечь на дно на пару дней, пока я с этим разберусь. Ты можешь это для меня сделать, Кистей? — я обер­нулась, сердясь. — Спрятаться и два дня не высовываться?

Он тяжело вздохнул — и не знаю, поверила я ему, когда он кивнул, или нет. В уверенности, что смогу выкупить и мою, и его неприкосновенность за пятитысячелетний артефакт, я стала помешивать тушенку. В заначке у Ника была еще пара паке­тов горячего шоколада, и я стиснула зубы. Ну уж нет, шоколад я делать не буду.

—Как там Айви? — спросила я по ассоциации.

Он повернулся, шаркнув ногами по полу.

—А что ей сделается? — сказал он равнодушно. — Он ее

любит.

Непонятно было, злится он или нет. Я отложила ложку и выключила горелку, обернулась — Кистен сидел, уронив голову на руки. Меня пронзило тревогой, потом жалостью.

—   Пискари злился из-за той бальзамирующей жидкости? — спросила я.

—   Понятия не имею, — прозвучал монотонный ответ. — О ней даже не вспомнили. Его рассердило то, что я сделал с рестораном. — В синих глазах, когда он посмотрел на меня, стояла боль воспоминания. — Он... он бушевал как зверь. — Страх и обида звучали в его голосе. — Он вырвал мои табуретки и сто­лы, содрал жалюзи с окон, сжег новые меню и наказал моих официантов. Стива он чуть не убил. — Он прикрыл глаза, и едва заметные морщинки на лице стали резче, будто страдания всей жизни навалились на него в эту секунду. — Я не мог его остано­вить. Я думал, он меня тоже убьет. Это было бы хорошо, но он просто выбросил меня с прочим барахлом.

Как старое меню или использованную салфетку.

—Но за что, Кистен? — спросила я шепотом. Я должна была это услышать. Не преобразования Кистена в баре были причиной того, что сделал Пискари. Я в страхе осталась стоять на месте, держа себя за локти, но я должна была это услышать — пусть Кистен скажет мне правду, чтобы я могла ему верить. — За что он тебя выставил?

Потирая рукой ноющее ребро, Кистен посмотрел на меня. Помедлил, будто ожидая, что я догадаюсь сама.

—Он велел мне убить тебя, — сказал он, и меня пронзило страхом. — Сказал, что это единственное, чем я могу доказать свою любовь к нему. От Айви он доказательств не просил, — добавил Кистен треснувшим голосом, и его жажда моего прощения пролилась из него водой. — Я сказал нет. Я сказал, что угодно, только не это... и он засмеялся.

Тепло от горелки у меня за спиной не спасло меня от холодной дрожи. На лице Кистена мелькнул страх, но это было не безумие, а ужас осознания.

—Прости, Рэйчел, — зачастил он, — я не мог. Мне предстоит смерть. Он отдал мою последнюю кровь кому-то в пода­рок. Меня убьют и отвечать не будут. С этим я еще бы смирился. Норн выбросил меня из камарильи, и никто не пойдет про­тив Пискари, поддерживая мое существование нежити. Это двойной смертный приговор. Первый быстро приведет в испол­нение чужак, который высосет меня ради собственного удоволь­ствия, а второй — медленно исполнит безумие.

Он встретился со мной взглядом, и я замерла, увидев сдерживаемый страх в постепенно расширяющихся зрачках.

—Это нехорошая смерть, Рэйчел, — прошептал он, нагоняя на меня холод. — Я не хочу сходить с ума.

Я почувствовала, как напрягаются все мышцы. Кровь. Он говорит о крови. Он не боится смерти, он боится того, что никто не сохранит его существования как неживого. И он ждет, что я помогу ему.

Да будь оно все проклято до Поворота и обратно, не могу я этого!

С глубоко затаившимся в глазах страхом, с постепенно сужающимся голубым ободком радужки он сидел за столом в пу­стой квартире и видел, как разваливается на части его жизнь, и никто не захочет рисковать гневом Пискари, помогая ему. Я подошла и села перед ним, положила его руки себе на колени.

—Посмотри на меня, Кистен! — потребовала я, сама перепуганная. Я не могу стать для него источником крови. Я должна сохранить ему жизнь. — Посмотри на меня! — повторила я, и его бегающие глаза заглянули в мои с тревогой. — Я здесь, — сказала я медленно, стараясь вернуть его к будничной реально­сти. — Тебя не найдут. Я чего-нибудь от Пискари добьюсь. Этой штуке пять тысяч лет. Она должна стоить нас обоих.

Вода после ванны еще блестела у него на плечах, лицо его обвисло от страха. Он смотрел на меня так, будто только я стояла между ним и грядущим безумием. Может, в данный момент так оно и было.

—Все в порядке, — сказал он хрипло, отбирая у меня руки, стараясь отрешиться от своих эмоций. — А где Дженкс? — спросил он, меняя тему.

Какая-то напряженность примешивалась к моим ощущениям. Сама не зная почему, я отодвинулась, и в ушах зазвучало предупреждение Дженкса.

—Он дома, — ответила я просто. — Полетел смотреть, как там его дети. — Но сердце у меня сильно забилось, волосы на шее встали дыбом. — Я... наверное, мне придется съездить до­мой и проверить, что там все в порядке, — сказала я небрежно, не зная, почему все инстинкты мне кричат, что надо уходить, и побыстрее. Пусть даже на минутку. Надо подумать — что-то говорило мне, что надо подумать.