3 апреля 1900 Москва «Жизнь – бесконечное познание…» Юность – только агония Умирающего детства. Жизнь – бесконечное познание... Возьми свой посох и иди! — ...И я иду... и впереди Пустыня... ночь... и звезд мерцание. <1901> «На заре. Свежо и рано…» На заре. Свежо и рано. Там вдали передо мною Два столетние каштана, Обожженные грозою. Уж кудрявою листвою На одном покрылась рана.. А другой в порыве муки Искалеченные руки Поднял с вечною угрозой — Побежденный, но могучий, В край, откуда идут грозы, Где в горах родятся тучи. И, чернея средь лазури, Божьим громом опаленный, Шлет свой вызов непреклонный Новым грозам, новой буре. Над чернеющими пнями Свежесрубленного леса Шепчут тонкие побеги Зеленеющих берез. А в лесу темно, как в храме, Елей темная завеса Пахнет хвоей под ногами, И, как гроздья, среди леса Всюду пятна птичьих звезд. И от карканья ворон Гул стоит со всех сторон, Как торжественный, спокойный Колокольный мерный звон — Гулкий, стройный и унылый... А над срубленными пнями, Как над братскою могилой, Тихо двигая ветвями, Им березы шелестят... «Мир уставшим... Мир усопшим», — Вместе с дальним гулом сосен, Наклоняясь, говорят... И им вторит издалека, Нарушая цепь их дум, Рокот вольного потока — Вечной Жизни бодрый шум. Думой новою объятый, Я стою... И мне слышны Словно дальние раскаты Человеческой волны... <22 июля 1902 Неаполь> «Я – Вечный Жид. Мне люди – братья…» Я – Вечный Жид. Мне люди – братья. Мне близки небо и земля. Благословенное проклятье! Благословенные поля! Туда – за грань, к пределам сказки!.. Лучи, и песни, и цветы... В полях люблю я только краски, А в людях только бред мечты. И мир как море пред зарею, И я иду по лону вод, И подо мной и надо мною Трепещет звездный небосвод... 1902 Париж «Весна…» Миллэ В голосе слышно поющее пламя, Точно над миром запела гроза. Белые яблони сыплют цветами, В туче лиловой горит бирюза. Гром прокатился весеннею сказкой, Влажно дыханье земли молодой... Буйным порывом и властною лаской Звуки, как волны, вздымает прибой. 1904
Париж ТЕТЕ INCONNUE[25] Во мне утренняя тишь девушки. Во мне молчанье непробужденной природы, Тайна цветка, еще не распустившегося. Я еще не знаю пола. Я вышла, как слепая жемчужина, из недр природы. Мои глаза еще никогда не раскрывались. Глубокие нити связывают меня с тайной, И я трепещу от дуновений радости и ужаса. Меч вожделения еще не рассек моей души. Я вся тайна. Я вся ужас. Я вся тишина. Я молчание. <1904> «И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась…» И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась, Всё медленней делались взмахи крыла... Знакомою дымкой душа застилалась, Знакомая сказка по векам плыла... И снова я видел опущенный локон, Мучительно тонкие пальцы руки; И чье-то окно среди тысячи окон, И пламенем тихим горят васильки... ...Я видел лицо твое близким и бледным На пурпурно-черном шуршащем ковре... Стволы-привиденья, и с гулом победным Великий и Вещий сходил по горе... И не было мыслей, ни слов, ни желаний, И не было граней меж «я» и «не я», И рос нераздельный, вне снов и сознаний, Единый и цельный покой бытия... Сентябрь 1905 Париж «Лежать в тюрьме лицом в пыли…» Казнимый может при известных условиях считаться живым, провисев в петле не только минуты, но даже и часы. Современная же медицина не имеет еще надежных способов для определения момента наступления действительной смерти. Проф. П. Минаков. Рус. Ведом. № 244 Лежать в тюрьме лицом в пыли Кровавой тушей, теплой, сильной... Не казнь страшна... не возглас «пли!» Не ощущенье петли мыльной. Нельзя отшедших в злую тень Ни потревожить, ни обидеть. Но быть казнимым каждый день! И снова жить... и снова видеть... Переживя свою судьбу, Опять идти к крестам забытым, Лежать в осмоленном гробу С недоказненным, с недобитым. И каждый день и каждый час Кипеть в бреду чужих мучений... Так дайте ж смерть! Избавьте нас От муки вечных возрождений! <1905> «Город умственных похмелий…» Город умственных похмелий, Город призраков и снов. Мир гудит на дне ущелий Между глыбами домов. Там проходят миллиарды... Смутный гул шагов людских К нам доносится в мансарды, Будит эхо в мастерских... В мир глядим с высоких гор мы, И, волнуясь и спеша, Шевелясь, родятся формы Под концом карандаша. Со сверкающей палитры Льется огненный поток. Солнца больше чтить не мог Жрец Ормузда или Митры. Днем я нити солнца тку, Стих певучий тку ночами, Серый город я затку Разноцветными лучами. По ночам спускаюсь вниз В человеческую муть я, Вижу черных крыш карниз, Неба мокрого лоскутья. Как большие пауки, Ветви тянутся из мрака, Камни жутко-глубоки От дождливых бликов лака. |