1909 11 Перепутал карты я пасьянса, Ключ иссяк, и русло пусто ныне. Взор пленен садами Иль де-Франса, А душа тоскует по пустыне. Бродит осень парками Версаля, Вся закатным заревом объята... Мне же снятся рыцари Грааля На скалах суровых Монсальвата. Мне, Париж, желанна и знакома Власть забвенья, хмель твоей отравы! Ах! В душе – пустыня Меганома, Зной, и камни, и сухие травы... 1909 Диана де Пуатье Над бледным мрамором склонились к водам низко Струи плакучих ив и нити бледных верб. Дворцов Фонтенебло торжественный ущерб Тобою осиян, Диана-Одалиска. Богиня строгая, с глазами василиска, Над троном Валуа воздвигла ты свой герб, И в замках Франции сияет лунный серп Средь лилий Генриха и саламандр Франциска. В бесстрастной наготе, среди охотниц-нимф По паркам ты идешь, волшебный свой заимф На шею уронив Оленя-Актеона. И он – влюбленный принц, с мечтательной тоской Глядит в твои глаза, владычица! Такой Ты нам изваяна на мраморах Гужона. 1907 В цирке Клоун в огненном кольце... Хохот мерзкий, как проказа, И на гипсовом лице Два горящих болью глаза. Лязг оркестра; свист и стук. Точно каждый озабочен Заглушить позорный звук Мокро хлещущих пощечин. Как огонь, подвижный круг. Люди – звери, люди – гады, Как стоглазый, злой паук, Заплетают в кольца взгляды. Всё крикливо, всё пестро... Мне б хотелось вызвать снова Образ бледного, больного, Грациозного Пьеро. В лунном свете с мандолиной Он поет в своем окне Песню страсти лебединой Коломбине и луне. Хохот мерзкий, как проказа; Клоун в огненном кольце. И на гипсовом лице Два горящих болью глаза. 1903 Москва Рождение стиха В душе моей мрак грозовой и пахучий... Там вьются зарницы, как синие птицы... Горят освещенные окна... И тянутся длинны, Протяжно-певучи Во мраке волокна... О, запах цветов, доходящий до крика! Вот молния в белом излучьи... И сразу всё стало светло и велико... Как ночь лучезарна! Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно В влюбленном созвучии. Из недра сознанья, со дна лабиринта Теснятся виденья толпой оробелой... И стих расцветает цветком гиацинта, Холодный, душистый и белый. 1904
Париж «К твоим стихам меня влечет не новость…» К твоим стихам меня влечет не новость, Не яркий блеск огней: В них чудится унылая суровость Нахмуренных бровей. В них чудится седое безразличье, Стальная дрема вод, Сырой земли угрюмое величье И горько сжатый рот. 1903 Москва «Концом иглы на мягком воске…» Концом иглы на мягком воске Я напишу твои черты: И индевеющие блестки Твоей серебряной фаты, И взгляд на всё разверстый внове, И оттененный тонко нос, И тонко выгнутые брови, И пряди змейных, тонких кос, Извив откинутого стана, И нити темно-синих бус, Чувяки синего сафьяна И синий шелковый бурнус. А сзади напишу текучий, Сине-зеленый, пенный вал, И в бирюзовом небе тучи, И глыбы красно-бурых скал. 1909 Коктебель «К этим гулким морским берегам…» К этим гулким морским берегам, Осиянным холодною синью, Я пришла по сожженным лугам, И ступни мои пахнут полынью. Запах мяты в моих волосах, И движеньем измяты одежды; Дикой масличной ветвью в цветах Я прикрыла усталые вежды. На ладонь опирая висок И с тягучею дремой не споря, Я внимаю, склонясь на песок, Кликам ветра и голосу моря... Май 1909 Коктебель «Эти страницы – павлинье перо…» Эти страницы – павлинье перо, — Трепет любви и печали. Это больного Поэта-Пьеро Жуткие salto-mortale. «Небо запуталось звездными крыльями…» Небо запуталось звездными крыльями В чаще ветвей. Как колонны стволы. Падают, вьются, ложатся с усильями По лесу полосы света и мглы. Чу! по оврагам лесным – буераками Рвется охота... и топот и звон. Ночью по лесу, гонимый собаками, Мчится влюбленный Олень-Актеон. Ходит туман над росистой поляною. Слабо мерцает далекий ледник. К красной сосне, словно чернью затканою, Кто-то горячей щекою приник. Грустная девочка – бледная, страстная. Складки туники... струи серебра... Это ли ночи богиня прекрасная — Гордого Феба сестра? Топот охоты умолк в отдалении. Воют собаки, голодны и злы. Гордость... и жажда любви... и томление... По лесу полосы света и мглы. |
