<Декабрь 1911 Париж> «Альбомы нынче стали редки…» Альбомы нынче стали редки — В листах, исписанных пестро, Чертить случайные виньетки Отвыкло беглое перо. О, пушкинская легкость! Мне ли, Поэту поздних дней, дерзать Словами, вместо акварели, Ваш милый облик написать? Увы! Улыбчивые щеки, Веселый взгляд и детский рот С трудом ложатся в эти строки... И стих мой не передает Веснушек, летом осмугленных, Ни медных прядей в волосах, Ни бликов золота в зеленых, Слегка расставленных глазах. Послушливым и своенравным В зрачках веселым огоньком Вы схожи и с лесным зверьком, И с улыбающимся фавном. Я ваш ли видел беглый взгляд, И стан, и смуглые колена Меж хороводами дриад Во мгле скалистых стран Пуссена? И мой суровый Коктебель Созвучен с вашею улыбкой, Как свод руин с лозою гибкой, Как с пламенем зари – свирель. <Июль 1912 Коктебель> «Над головою подымая…» Над головою подымая Снопы цветов, с горы идет... Пришла и смотрит... Кто ты? – Майя. Благословляю твой приход. В твоих глазах безумство. Имя Звучит, как мира вечный сон... Я наважденьями твоими И зноем солнца ослеплен. Войди и будь. Я ждал от Рока Вестей. И вот приносишь ты Подсолнечник и ветви дрока — Полудня жаркие цветы. Дай разглядеть себя. Волною Прямых лоснящихся волос Прикрыт твой лоб, над головою Сиянье вихрем завилось, Твой детский взгляд улыбкой сужен, Недетской грустью тронут рот, И цепью маленьких жемчужин Над бровью выступает пот. Тень золотистого загара На разгоревшихся щеках... Так ты бежала... вся в цветах... Вся в нимбах белого пожара... Кто ты? Дитя? Царевна? Паж? Такой тебя я принимаю: Земли полуденный мираж, Иллюзию, обманность... – Майю. <7 июля 1913 Коктебель> «И будут огоньками роз…» И будут огоньками роз Цвести шиповники, алея, И под ногами млеть откос Лиловым запахом шалфея, А в глубине мерцать залив Чешуйным блеском хлябей сонных В седой оправе пенных грив И в рыжей раме гор сожженных. И ты с приподнятой рукой, Не отрывая взгляд от взморья, Пойдешь вечернею тропой С молитвенного плоскогорья... Минуешь овчий кош, овраг... Тебя проводят до ограды Коров задумчивые взгляды И грустные глаза собак. Крылом зубчатым вырастая, Коснется моря тень вершин, И ты изникнешь, млея, тая, В полынном сумраке долин. <14 июня 1913
Коктебель> «Любовь твоя жаждет так много…» Любовь твоя жаждет так много, Рыдая, прося, упрекая... Люби его молча и строго, Люби его, медленно тая. Свети ему пламенем белым — Бездымно, безгрустно, безвольно. Люби его радостно телом, А сердцем люби его больно. Пусть призрак, творимый любовью, Лица не заслонит иного, — Люби его с плотью и кровью — Простого, живого, земного... Храня его знак суеверно, Не бойся врага в иноверце... Люби его метко и верно — Люби его в самое сердце. <8 июля 1914 Коктебель> «Я узнаю себя в чертах…» Я узнаю себя в чертах Отриколийского кумира По тайне благостного мира На этих мраморных устах. О, вещий голос темной крови! Я знаю этот лоб и нос, И тяжкий водопад волос, И эти сдвинутые брови... Я влагой ливней нисходил На грудь природы многолицей, Плодотворя ее... я был Быком, и облаком, и птицей... В своих неизреченных снах Я обнимал и обнимаю Семелу, Леду и Данаю, Поя бессмертьем смертный прах. И детский дух, землей томимый, Уносит царственный орел На олимпийский мой престол Для радости неугасимой. <1 февраля 1913> М. С. Цетлин Нет, не склоненной в дверной раме, На фоне пены и ветров, Как увидал тебя Серов, Я сохранил твой лик. Меж нами Иная Франция легла: Озер осенних зеркала В душе с тобой неразделимы — Булонский лес, печаль аллей, Узорный переплет ветвей, Парижа меркнущие дымы И шеи скорбных лебедей. В те дни судьба определяла, Народ кидая на народ, Чье ядовитей жалит жало И чей огонь больнее жжет. В те дни невыразимой грустью Минуты метил темный рок, И жизнь стремила свой поток К еще неведомому устью. |
