Теперь, товарищи, о культе личности тов. Жукова. Георгий Константинович, ну чего только тебе не дала страна, чем тебя только не наградила партия! Ну что тебе еще надо? Ведь это как в пушкинской сказке «О рыбаке и рыбке»…

Голоса. Правильно.

ХРУЩЕВ. Ну, все ему дано. Но теперь он говорит — нет, этого мне мало, я хочу, чтобы мне сама партия служила. Фактически так.

Голоса. Так.

ХРУЩЕВ. Тов. Жуков, ты хорошо знаешь, что случилось с той капризной старухой? И с тобой, уже не с молодым стариком, получится то же самое, если ты замахнулся на мать свою, на партию. Если ты идешь против партии, хочешь заставить ее служить тебе, тогда партия всего тебя лишит. Все твои внешние доспехи останутся при тебе, но морально-политической поддержки партия лишит тебя и лишит сегодня. И это будет правильно, потому что ты не умел пользоваться высоким доверием партии, не мог по-настоящему ценить его, а начал злоупотреблять этим доверием во вред партии. Я бросил здесь реплику, что очень ценю т. Жукова как военного работника. Повторяю, что ценил и ценю сейчас.

Но не могу не сказать и о следующем. Сам я не слышал, но мне говорят, что тов. Жуков не раз заявлял: «Я за время войны не имел ни одного поражения». Ну, товарищи, а кто же имел поражения, как же мог быть без поражения маршал, который был начальником Генерального штаба всей нашей армии, когда началась война и наша армия откатывалась к Москве, к Сталинграду? А тов. Жуков говорит, что поражений он не имел. Кто же тогда их имел?

ЖУКОВ. Я на второй день войны был с Вами на Украине, а не был в Генеральном штабе. Меня тогда сняли за разногласие со Сталиным.

ХРУЩЕВ. Георгий Константинович, неужели я этого не помню. Я помню это и помню свои слова, которые тогда говорил тебе. Когда ты уехал, я был обеспокоен, потому что на Украине сложилась очень тяжелая обстановка. Командующий Кирпонос был неподготовленный человек; он до этого раньше никогда и дивизией не командовал, а был начальником военных школ. И вот когда к нам прибыл тов. Жуков и мы приехали с ним на фронт, когда я увидел, как умело он стал распоряжаться, я сказал — с этим командующим можно было бы повоевать.

Но если говорить правду, то и под Тернополем, куда мы приехали с тобой, Георгий Константинович, ты все-таки допустил ошибку, и я сейчас скажу, в чем эта ошибка заключается. Когда тебя отозвали в Москву, на нашем фронте, т. е. перед войсками Киевского военного особого округа, сложилась очень сложная обстановка. Противник, используя свое превосходство в силе, наступал. И вот резервная армия, с которой пришел Иван Степанович Конев, которая уже вступила в бой против немцев, причем этот бой протекал для нас успешно, неожиданно получает категорическое приказание тов. Сталина отходить. Положение сразу же осложнилось, когда тов. Конев, выполняя приказ, вывел свою армию из боя и стал передислоцироваться в другое место, которое ему было указано. Как мы потом узнали, он был переброшен на Белорусский фронт, где фронт совершенно развалился и противник почти беспрепятственно продвигался в глубь нашей страны.

Конечно, если бы тов. Конев со своей армией не был бы переброшен, то ход боев на этом направлении мог бы быть совершенно другим. Там шли упорные бои и наши войска очень хорошо дрались. Особенно хорошо проявили себя корпус, которым командовал тов. Рябышев, войска под командованием тов. Карпезо (он был контужен в том бою), а также и другие корпуса СоветскойАрмии. Повторяю, что положение было бы другое при условии, если бы не произошло развала наших войск на Белорусском фронте. Именно потому, что оказалось совершенно оголенным направление на Москву, армия под командованием тов. Конева была переброшена с нашего направления на тот участок фронта.

При сложившихся условиях командующим Киевским особым военным округом тов. Кирпоносом, мною, как членом Военного Совета, начальником штаба, которым тогда был генерал Пуркаев (начальником оперативного отдела былтогда полковник Баграмян — ныне Маршал Советского Союза), было принято решение, чтобы отвести 6-ю армию, против которой противник не проявлял активности. Но вскоре после этого мы получили указание из Москвы (а этоуказание было дано тов. Сталиным на основе характеристики положения дел на нашем участке фронта, которую дал ты, тов. Жуков), что не следует отводить6-ю армию. Нас выругали и приказали вернуть 6-ю армию на те позиции, которые она занимала. Нам ничего не оставалось делать, как подчиниться этому приказу. Помню командующим 6-й армией был тогда тов. Музыченко, который и сейчас жив, он теперь в отставке.

И против 12-й армии противник не проявлял никаких активных действий. Так эти две армии, благодаря твоей информации тов. Сталину, оставались на месте, фактически вынуждены были бездействовать, а в это время противник устремился довольно узким фронтом по шоссе Владимир-Волынский — Броды — Ровно на Коростень, на Клев. В результате твоего неправильного действия, тов. Жуков, были отменены принятые нами меры и эти две армии — 6-я и 12-я со своими штабами и командующими попали в плен.

Ведь это ты тогда звонил нам и приказал вернуть 6-ю и 12-ю армии на прежние рубежи, не давать двигаться противнику.

Но ведь противника перед этими армиями не было — вражеские армии обходили наши войска с флангов. Чем кончилось все это, тов. Жуков? А ты говоришь, что ты никогда не имел никаких поражений.

ЖУКОВ. Это не моя затея, а я получил указание из Ставки от Сталина.

ХРУЩЕВ. Это не твоя затея лишь формально, потому что действительно все делалось от имени Сталина, но Сталин отдал такой приказ по твоей затее. Да, кроме того, ты сам нам звонил, и не только звонил. Уже значительно позже, когда разговор возникал об этой операции, ты и тогда считал неправильным, что после твоего отъезда были отведены 6-я и 12-я армии. Так в результате твоего настояния две наших армии продолжали оставаться на тех позициях, на которых они находились в начале войны. И эти армии погибли.

Нельзя приписывать себе только те сражения, которые были выиграны нашей армией. Получается так: где победа — там я и мой сват Василевский, а где поражение — там были другие генералы и маршалы. Но ведь и другие генералы и маршалы разбирались в военных вопросах и руководили войсками не хуже, тов. Жуков, чем ты и тем более тов. Василевский, которого я очень уважаю как человека. Но как военный человек, как командир, Александр Михайлович Василевский не отличался особыми талантами, необходимыми волевыми качествами.

Ты говоришь — это было сделано по указанию тов. Сталина. Но ты ведь докладывал тов. Сталину. Ты бы доложил, что Кирпонос, Хрущев и Пуркаев предлагают правильное дело. Думаю, что тов. Сталин послушал бы тебя, тем более, что он уже дал нам свое согласие. Но ты предложил иное и две наших армии погибли. Так нельзя.

Мы — члены партии и должны брать на себя и неудачи и удачи. Мы берем ответственность и за то, что отступали, берем и славу того, что разбили после этих отступлений врага. А ты хочешь только красоваться на белом коне на фоне Бранденбургских ворот. Но ты, мил человек, покрасуйся и на фоне развалин наших городов и селений, разрушенных фашистскими захватчиками. Наши войска, сражаясь с врагом, вынуждены были отступать, нести потери. Отступали они и под твоим командованием. Конечно, не только под твоим, но и под командованием других генералов, маршалов. Но нельзя так делать — славу брать себе, а всякие поражения, неудачи приписывать другим. Это недобросовестно, нечестно, не по-партийному.

Конечно, у нас были крупные ошибки во время Отечественной войны. Одной из таких ошибок было то, что Павлов, этот малограмотный человек, пьянчужка, командовал Белорусским фронтом. Теперь мы реабилитировали его в политическом отношении. Уверен, что врагом он не был, но и умным тоже никогда не был. А в результате того, что этот человек был поставлен на такой ответственный пост, мы понесли очень крупное поражение.

Мы должны правильно оценивать действия наших войск и, следовательно, действия нашего командного состава с тем, чтобы верно и по заслугам оценить каждого, а главное, — чтобы в результате делового анализа выявить как сильные, так и слабые наши стороны, которые сложились в ходе войны. И нельзя ошибки, которые были тогда допущены, валить на кого-то одного.