В своем выступлении Вы сказали, если бы вовремя предупредили, то Вы бы все исправили. Это непонятно, так как и по тем случаям, по которым предупреждали, не было результатов.
ХРУЩЕВ. Такая простая вещь. Козлов рассказывал: когда прием был, он заставил всех командиров флота в черных бушлатах праздновать, а сам одел белый морской костюм. Люди парились в черном, чтобы он, как белая чайка, был бы лучше виден на черном фоне.
МИКОЯН. То, что здесь было рассказано — это для меня на 90 процентов явилось новостью.
Я думал, что хотя бы по части военной он руководил со знанием дела. Мы его считали крупным военным деятелем. Но он настолько перестал над собой работать, что у него и этого уже не стало.
Я знал, что у него в политическом отношении недостатки есть. Но думал, что как военный работник, он один из лучших.
Но, товарищи, всякий человек станет хуже, если он зазнается, перестанет над собой работать, перестанет считаться с мнением людей, лучше его образованных. Это и случилось с тов. Жуковым.
А как он с маршалами обращается? Их не слушает, ругает, оскорбляет. Если им начать борьбу против Жукова, — нельзя, ведь это политика. Значит надо молчать. И такие храбрые маршалы, генералы, которые не колебались даже перед смертью, боятся выступить против Жукова Вот в какое положение он поставил наших лучших командиров. И принципиальные люди становятся беспринципными. А ведь принципиальность — это отличие наших военных людей от других. В буржуазных армиях к мнениям маршалов прислушиваются, министры изучают ux, считаются с ними и только после этого принимают решения. А наш министр зазнался. Поймите, что получается: в армии подавлены партийные организации, они лишеныi иметь свое мнение, подчинены командиру. Маршалы не имеют права говорить и писать в Центральный Комитет. Тов. Бирюзов рассказывал, как его ругали за то, что он написал в ЦК. Встречи маршалов с руководителями Партии и Правительства не поощряются, а их надо поощрять в интересах армии, чтобы руководители Партии и Правительства лучше знали положение дел в армии, чтобы быстрее продвигать те или иные вопросы. Что, разве армия пострадает, если ЦК будет знать о положении дел в нашей армии? Значит онт хотел монополизировать связь армии с партией в лице одного человека. Это неправильно и очень опасно.
Насчет разговора Жукова с Гречко и Рокоссовским мы узнали только недавно. Случай с Еременко мне был рассказан самим Еременко в Ростове. За то, что в своем военном округе командующий встречает маршала Югославии и сопровождающую его партийно-правительственную делегацию Советского Союза, к тому же по вызову секретаря ЦК, его Жуков прорабатывает в течение двух часов. Разве Жуков не понимает, что прорабатывать два часа маршала неправильно?
А в Германии дал приказ Гречко не встречать партийно-правительственную делегацию. Что бы подумало все немецкое руководство, если все встречают партийно-правительственную делегацию Советского Союза, а одно лишь советское командование отсутствует? Вы поймите, что было бы, если бы Гречко оказался солдафоном и подчинился Жукову? А он обязан был подчиниться, но не подчинился. Какой бы был скандал! А вы думаете, Жуков этого не понимает? Попробовали бы его встретить не в полном составе, что тогда бы было?!
ХРУЩЕВ. Анастас Иванович, Жукова толкнуло на это то, что мы изменили состав делегации.[199] Он был очень против, под влиянием этого дал такой приказe. Понимаешь?
МИКОЯН. Я не этим объясняю
ХРУЩЕВ. Чем же тогда?
МИКОЯН. Я объясняю это пренебрежением к партийному руководству, возвышением своего «я», чтобы Гречко знал, что не Хрущев и другие, а Жуков решает сам. Он воспитывает маршалов в своем духе, в антипартийном, антигосударственном духе Он четырех маршалов проработал — Гречко, Рокоссовского, Еременко, Бирюзова — за связь с руководством партии и правительства. До одних не дойдет, а до других дойдет. Это целая линия, но линия антипартийная и чрезвычайно опасная. В любом государстве отрыв армии от правительства — это величайшее несчастье, а в нашем государстве совершенно недопустимо позволить таким тенденциям развернуться. Такое возможно только тогда, когда мы потеряли всякое сознание и ответственность перед нашей партией.
Тов. Жуков говорит — не надо припоминать обиду. Разве это обида Хрущева или моя, что нас не встречали? Во-первых, встретили, тов. Еременко все-таки пришел, а, во-вторых, какое это значение имеет для нас? Это не обида, а Жуков рассматривает даже и это с личной точки зрения. Дело не в обиде, а в том, что это политический вопрос, и поэтому мы не можем пройти мимо него.
У тов. Жукова — не партийная политика, а личная политика, в этом главная беда. Вокруг личного вопроса решаются им все политические вопросы. Отсюда и отрыв, отсюда и антипартийность. При такой политике есть опасность, что если бы ЦК не вмешался сейчас, армия из инструмента партии превратилась бы в инструмент тов. Жукова, который не только хотел быть министром, а, как видно по всему, хотел взять еще большую власть и иметь этот инструмент в своих руках. Вот почему он был против коммунистов, против политорганов, против партии. Он знает, что если люди будут обращаться к партии, будут рассуждать, этот инструмент не будет хорошо слушаться, потому что люди будут обращаться к партии. А если этот инструмент будет зажат, то можно вестиа куда хочешь. Как показали активы и как показали маршалы и генералы, здесь выступавшие, Жуков, как ни странно, стал препятствием для роста нашей армии в дальнейшем. Мы знали, что в политическом отношении он себя не оправдал, мы выяснили это на Президиуме. Но на Пленуме доказано, что он и в деловом отношении за последнее время показал свое несоответствие званию министра обороны Советского Союза. Он, я думаю, не понимал этого, а теперь, наверное, поймет. Я вчера ему сказал: я всего ожидал, но такой критики со стороны военных не ожидал. Да, говорит он, я сам не ожидал. Вот как Жуков оторвался не только от нас, а от маршалов, от ближайших к нему людей: он не знает их настроения, их мнения. Ведь это же несчастье! И мы сегодня спасаем Жукова: ведь он от всего оторвался, а такой человек должен погибнуть. Такие планы в нашей стране никогда не удадутся, — надо знать нашу страну. Такие планы могут напортить, принести неприятность, но не могут удасться. Тов. Жуков погиб бы, ибо он применял совершенно непартийные методы руководства. Как можно оставаться членом ЦК, применяя такие методы руководства?
Можно сказать, что теперь директивы XX съезда будут узаконены в армии, — и это только через полтора года. Теперь голос съезда будет слышаться в армии.
После этого решения, после освобождения тов. Жукова из армии, наша армия будет еще более сознательной. Дисциплина в армии была крепкой и останется такой, никто не позволит расшатывать дисциплину. К тому, что есть хорошего в армии, мы прибавим партийную принципиальность и творческую военную мысль, которая до сих пор подавлялась, и тем самым поднимем боеспособность нашей Советской Армии.
Товарищи, заслуги у тов. Жукова, конечно, есть, и никто не хочет их оспаривать. Зачем нам оспаривать заслуги тов. Жукова? Должен сказать, что мы с ним были в самых лучших отношениях, скажу честно, я любил Жукова. Но когда столько фактов, о которых здесь говорили, накопилось, нельзя терпеть. Не очень приятно критиковать тов. Жукова. Но одно дело неприятность личная, я думаю и вам неприятно, но другое дело — долг политического деятеля. Имели ли мы право пройти мимо таких фактов? Когда эти факты осветишь светом политическим то выходит, что это антипартийная линия.
Но зачем ему надо добиваться взятия руководства? Зачем нужно было все рычаги, все органы подавления пролетарской диктатуры подчинить Жукову: — это армию, госбезопасность, милицию? Зачем и с какой целью надо было этого добиваться? Зачем армию и милицию отвлекать на такие дела? Это были, товарищи, замыслы плохие, антипартийные. Если бы мы вовремя не рассмотрели и не оказались бы на своем месте в Центральном Комитете, мы оказались бы слепыми обывателями. Зачем позволять доводить дело до такой низости?
