– Все же я буду поблизости, – предупредил Мэй.

– Ваш напарник вел себя безответственно.

– Мистер Брайант добровольно подал в отставку. Наш директор поддержал его решение на перевод и закрыл отдел. Не исключено, что он и меня отстранит от дела при ближайшей встрече.

– Есть шанс стать друзьями по несчастью, но, подозреваю, оно превращает нас в противников. – Ренальда понимающе улыбнулся. – Англичане славятся тем, что помогают друг другу в борьбе против остальных, даже если между ними возникают разногласия.

– Я ничего против вас не имею. Меня воспитали в убеждении, что дело всегда важнее того, кто его исполняет.

– Что ж, вы очень дипломатичны, но я происхожу из древнего рода злопамятных. Я знаю механизм этого мира. В бизнесе решения принимаются не во благо людей, а во имя прибыли, лояльности и целесообразности. Как вы думаете, почему я финансирую эту постановку? В память своей жены, отдавая дань музам, из любви к миру театра?

– Полагаю, у вас такие же мотивы, как у любого делового человека.

– Я вкладываю деньги в те предприятия, что сулят деньги в будущем. В мирное время нет смысла производить что-то материальное. Когда мы заново отстроим города, у людей будет больше свободного времени. И денег на расходы.

– А пока в театрах устраивают соревнования по боксу, мистер Ренальда.

– Только пока длится война. – Он выпил залпом остатки виски. – Потом они выложат целые состояния, чтобы попасть на спектакль. На подходе новая поросль. Старшее поколение вымрет. Подобные представления – лишь начало. Больше всего человечество жаждет громких сенсаций.

– Неужели? Мне казалось, что человечество жаждет обрести чувство собственного достоинства.

– Он был проницательным человеком, – заявил Мэй биографу Ренальды спустя несколько десятилетий. – Но нашлись и такие, кто переплюнул его великую идею. Через два года после «Орфея» состоялась премьера мюзикла под названием «Оклахома», положившая начало более тридцати тысячам различных постановок. Одно из самых доходных зрелищных мероприятий нашего времени. Затем появились популярные телепередачи. Ренальда вышел из семьи судовладельца, но его лодка уплыла. Одной проницательности недостаточно, необходим дар предвидения. Я часто размышлял о том, что приключилось с ним и его мечтой развлекать народ. Он занимался этим из-за денег, а не ради удовольствия. Вот почему успех от него ускользнул.

– Давайте вернемся к убийствам, – предложил биограф.

– Скажите мне кое-что. – Мэй повернулся к магнату, наблюдая за тем, как широкие ладони Ренальды рассеянно массируют стальные штыри в коленях. – Где мы допустили промах?

Магнат глотнул виски. Алкоголь притуплял боль в стянутых скобами ногах.

– Когда искали иностранца, – наконец ответил он. – Полагаю, в военное время это вполне естественно. Вы не придали этому значения, не так ли? Английское бездушие. Вот чем несет от ваших преступлений. Преступник – англичанин. Вы бессердечная нация. Ничем не лучше зверей, только коварнее, эгоистичнее. Этому убийце плевать на окружающих, его волнует только его собственная персона. Вы не в состоянии его найти, потому что вы тоже англичане.

– Мне кажется, вас заботит лишь ваша фирма и лояльность к ней Сити.

– В эти дни лояльность – явление преходящее. Хороший бизнесмен ничего не воспринимает лично. Погибли люди, и это прискорбно. Война вообще несчастье.

– Спасибо за совет, – произнес Мэй, застегивая пальто. – Сегодня вечером увидимся в театре, и я положу конец насилию. Закрыть отдел можно, но он не прекратит своей деятельности, пока не восторжествует правосудие.

В душе ему хотелось быть столь же уверенным в этом, сколь уверенно звучали его слова.

Он покинул кабинет Ренальды и вышел в тускло освещенный коридор, где его внимание привлекло украшенное позолотой настенное зеркало. Стекло треснуло, и на нем алой гримерной помадой было что-то накарябано. Буквы были размером в шесть дюймов: «УБИРАЙТЕСЬ ИЗ НАШЕГО ТЕАТРА».

«Я-то уйду, – мрачно подумал Мэй, – но только вместе с тобой».

– У меня плохое предчувствие насчет сегодняшнего вечера. Он должен быть где-то здесь, – нетерпеливо произнес Мэй. – Без него здесь чего-то недостает.

– Мне понятны твои чувства, Джон, но ты должен предоставить ему свободное пространство. – Фортрайт отодвинула пыльный коричневый занавес и осмотрела край сцены. – Опять они начинают с опозданием. Занавес должен был подняться пять минут назад.

– Мы запаздываем, поскольку нарушено движение поездов, – ответил Гарри, прислушиваясь к шуму за кулисами, подтверждающему, что все идет по графику. – Вряд ли обеспечивается сообщение с Востока. Колокольня упала на рельсы за Фенчерч-стрит. Считают, что следующим будет Уинчестер, а затем Саутгемптон. Ужас в том, что все это доходит до Гитлера.

– Вы о чем?

– Об отчетах с цифрами ущерба, нанесенного воздушными налетами. Франко получает их шифровкой от испанского посла в Уайтхолле. Так считает лорд Хау-Хау.[24]

– Ну, если вы верите ему, дела действительно плохи, – с негодованием отозвалась Фортрайт.

– Сегодня вечером все в зрительном зале кашляют и чихают. Мама говорит, это оттого, что все по ночам торчат на улице, наблюдая за самолетами. Ладно, а вот и сигнал.

Как только в зрительном зале раздались аплодисменты, Гарри кинулся в узкий коридор, ведущий к левой кулисе. Дирижер занял свое место за пультом.

– Где Бидл? – Мэй оглянулся на площадку. – По-моему, я велел ему находиться за кулисами. У меня такое подозрение, что ему страшно нравится его новая роль.

Мэй расставил констеблей по всему театру, но из-за перепродажи билетов по спекулятивным ценам на черном рынке они вынуждены были маячить в задней части партера.

– Он хотел написать отчет, поэтому я разрешила ему сесть в кабинете дирекции. Он сказал, что ждет новостей.

Мэй принюхался и подозрительно взглянул на сержанта:

– Ты что, надушилась?

– Ну да, – смутилась Фортрайт. – Подумала, это как-никак театр.

– Значит, тебя не волнует, что Давенпорт нас прикроет?

– Я верю в вас, мистер Мэй. – Она сжала рукой его плечо. – Вы нам поможете.

– Очень хотелось бы надеятся.

– О, верой проникаешься, когда находишься рядом с Артуром. К вам это тоже придет, не беспокойтесь.

Оркестр заиграл увертюру Оффенбаха, и Мэй был вынужден повысить голос.

– Не знаю, с чего начать, – признался он. – Убийца действует на площади размером с футбольное поле, и мы не в состоянии ни черта обнаружить.

– Скорее, размером с восемь футбольных полей, если учесть этажи, – уточнила Фортрайт. – Если кому-то вздумалось спрятаться, есть ли шанс его обнаружить?

– За кулисами всех переписали. Это будет кто-то из зрительного зала. – Зазвучало мощное оркестровое крещендо. – Или тот, о ком мы не подумали, – задумчиво заметил Мэй.

– Не поняла! – воскликнула Фортрайт.

– Да ладно, забудь.

Он осознал, что следует образу мышления Артура Брайанта. Он было засомневался, не может ли это быть кто-то из списка умерших. Но вроде всех учли. Никого не упустили.

И вдруг его осенило.

– Чтоб мне провалиться!

– Что такое?

– Мы кое-что пропустили. Пойдем-ка со мной.

По театру прокатилась волна аплодисментов, когда дирижер раскланивался перед публикой. Мэй толкнул Фортрайт назад, к правому запасному выходу.

– Мне кое-что пришло в голову. Допустим, она не умерла.

– Кто? – спросила сержант, стараясь поспеть за ним. – О ком вы говорите?

– Об Элиссе Ренальда. Мне удалось прочесть другие газетные вырезки, и в них было немало измышлений по поводу ее смерти. Ее тело так и не смогли точно опознать. Что если она не утонула? Допустим, она была вымогательницей, в чем ее всегда подозревал Минос? Могла выйти замуж за Андреаса ради денег. Документы подтверждают, что Сириусу она нравилась, ей удалось обвести его вокруг пальца. Но она все потеряла, когда Минос велел ей покинуть остров. Представь. Она вынуждена исчезнуть до рассвета, пока муж в отъезде. У нее нет ничего, кроме того, что на ней, и возможности сесть на рыболовное судно. Минос сообщает полиции, что она трагически утонула. Выгораживает ее ради брата. Да только Андреас уверен в том, что ее убили. Элисса возвращается в Англию, на свою родину, и с горечью следит по газетам за коммерческими триумфами Ренальды. Ждет своего часа, чтобы отомстить. Едет в Афины и разыскивает Миноса, который погибает в автомобильной катастрофе, крепко перед этим выпив. Но деталей этого события мы не знаем.