Я зашел в Интернет. Для начала отправил письмо Ф. Потом стал искать телефон немца. Зная его имя и адрес, это не составило труда. Код Германии «49». Сорок девять клавиш пианино.

Еще утром я решил, что буду звонить из офиса. Мой разговор с Дрезденом наверняка затеряется в длинной, как свиток торы, распечатке телефонных звонков на Багамские острова и в Гонконг. А даже если и не затеряется – мне-то уж, отлученному, все равно.

Я набрал номер. Три гудка. В трубке раздалось что-то похожее на кашель. Мне повезло. Немец был дома:

– Hallo.

– Гутен Таг.

– Guten Tag.

– Шпрещен зи руссиш?

– Ja… Гово… Говору.

– Я Вам звоню из города, где вы были в плену. Вы меня слышите?

– Ja… Я… я… Слишатъ…

– Вы помните Марию Комиссарову, в девичестве Герлитц?

– Кх-кх-хх-кхх…

– Вы знаете, что у вас есть дочь?

– …

– Ну зачем. Зачем Вы плачете?

Вернулся Игорь. От него пахло соусом из мексиканской закусочной. Во рту торчала зубочистка:

– Все? Сделал свое грязное дело?

– Да. Пора и честь знать, – нужно было уходить, пока не начались расспросы.

– Может, чаю?

– Нет, спасибо, я вполне доволен своими ногами, и их бледный вид меня не волнует. Жене и дочке – привет.

– Подожди.

– Что?

– Я тут подумал, пока обедал, – Игорь выплюнул зубочистку в корзину для бумаги, – вот бы было хорошо, если бы в офис нужно было по должностной инструкции приходить пьяным Я даже не прошу, чтобы трезвость была запрещена. Пусть бы она хотя бы считалась нарушением деловой этики. Как ты думаешь, здорово бы было?

Я улыбнулся. Такого от него я раньше не слышал. Игорь мне всегда нравился. Похоже, семейная жизнь и работа* его и вправду достали…

С собой из офиса я вынес чашку с логотипом журнала «Бизнес», каталог рекламной выставки, несколько фотографий и диплом, подтверждающий прохождение мной тренинга в городе Киеве. Больше у меня ничего не было.

Апрель 200… г.

Психоаналитик: Ты помнишь, как в первый раз подумал о смерти?

(пауза, секунд пять)

Растрепин: Да, помню.

П: Сколько тебе было тогда?

Р: Не помню, не думаю, что больше семи.

П: Что ты помнишь?

Р: Мы с отцом ехали на велосипеде на дачу собирать черешню. На мне были желтые спортивные трусы и футболка с зелеными грузовиками. Я ехал на багажнике велосипеда «Аист». Висели пластмассовые ведра. Они ударялись о руль и стучали. Было лето, кругом все было зеленое и очень большое. Сзади поднималась пыль. И когда мы проезжали мимо лепрозория…

П: Ты в семь лет знал, что такое лепрозорий?

Р: Понятия не имел. Я даже тогда не знал, что это лепрозорий. Думал, просто больница какая-то. Не в этом дело… Тут дело не в лепрозории. А… Не знаю. Просто так. Едешь на велосипеде, обнимаешь отца, чтоб не упасть, лето, деревья…

П: Ты сказал отцу о том, о чем подумал?

Р: Да.

П: А он?

Р: Он сказал, что я дурак.

П: А что потом? Что было потом?

Р: Потом мы приехали на дачу и стали собирать черешню.

П: Тебе не нравятся люди, которые с тобой работают в офисе?

Р: Я такого не говорил.

П: Руководство всего лишь считает, что в тебе нет «чувства локтя». Поэтому переформулируем вопрос: ты считаешь, что люди, которые работают с тобой в офисе, доставляют тебе дискомфорт?

Р: Чем они могут доставить мне дискомфорт?

П: Скажем так: своим существованием.

Р: Они замечательные люди.

П: Замечательные? Ты, правда, так считаешь?

Р: Конечно. Секретарь Лена – замечательный человек. Она готовит мне кофе, если я вежливо попрошу. Она приходит на работу раньше всех на полчаса, и уходит позже всех на полчаса. А еще, один раз, мы с ее сыном, ему пять лет, играли в машинки.

П: В машинки?

Р: Ну да, в машинки. Это когда у него есть маленькая игрушечная машинка (пауза) на колесиках, модель. И у меня есть машинка, тоже маленькая, тоже на колесиках и тоже модель. (Раздраженно) И мы играли в машинки. Лена не могла уйти, потому что ждала, пока не уйдут учредители. Вот я и поиграл с ее сыном в машинки, чтоб он не скучал.

П: Понятно.

Р: (берет в руки карандаш со стола и крутит его в пальцах) Охрана – Артур и Юра – тоже замечательные люди. Мы часто на работе вместе смотрим футбол. Один раз они увидели по скрытой камере, что я вечером на корпоративной вечеринке мочился в фикус… Ну, в тот фикус, что стоит в комнате для переговоров. Они ничего не сказали начальству, а только сказали мне, чтобы я так больше не делал. Обслуживающий персонал – тоже замечательные люди… А что уж точно, так это то, что на всем белом свете нет таких замечательных людей, как менеджеры, мои коллеги. У каждого из них есть бумажник и есть барсетка; они скорее сдохнут, чем не выплатят банку взнос за мобильный телефон с полифоническим звонком; они искренне любят начальство – наш пантеон небожителей; мечтают, что их пошлют в командировку на Кипр; а еще, по пятницам, мы вместе ходим в боулинг, пьем там виски или коньяк, покупаем в складчину проституток. Разве не здорово? Я, например, в полном восторге! Что же касается учредителей, то не сыщется таких эпитетов, чтобы передать всю глубину моего восторга, ибо люблю я их всем сердцем, каждой кишкой, как и должно любить в наше время класс эксплуататоров!

П: Успокойся, не надо кричать. Успокойся.

Р: (ломает карандаш пополам) Я спокоен. У меня все в порядке.

П: Почему бы нам не выпить сейчас кофе?

П: Ты вчера сказал, что видишь много пошлости в людях, которые тебя окружают на работе…

Р: Не надо ловить меня на слове. Это я сгоряча сказал. Не подумал.

П: И все-таки сказал…

Р: Ну, сказал… Знаю – оговорки «по Фрейду» и все такое. Ничего нельзя сказать просто так.

(психоаналитик пожимает плечами – в данном случае это знак согласия)

П: И тем не менее, в чем пошлость?

Р: Пошлость? В их существовании… Ну, я имею в виду не факт их существования, о котором мы говорили вчера, а экзистенцию их существования.

П: Я не пойму. Какая экзистенция? В чем пошлость? Они рассказывают пошлые анекдоты, они…

Р: (перебивает) Да причем тут анекдоты, не рассказывают они анекдоты.

П: А в чем тогда дело?

Р: Как тебе сказать… Вот, к примеру, мечтать поехать в Париж – это пошло.

П: Что плохого в мечте поехать в Париж?

Р: Плохого ничего. Просто пошло.

П: Что тут пошлого?

Р: Ну вот как. Сидит, к примеру, какая-то, какая-то… (пауза)…девочка… Снимается на фотографию, посылает эту фотографию в газету. Ну ты знаешь: обычно такие фотографии печатают на последних полосах газет в рубрике «Мисс Газета Такая-то» или «Мисс Очарование» или «Мисс Как Редактор Придумает». А ниже подпись: (кривляется) «увлекаюсь бальными танцами, люблю общаться с интересными людьми, хочу стать фотомоделью, мечтаю поехать в Париж, и, вообще, фотографию прислала не я, а моя двоюродная тетя из Мелитополя». У такой девочки есть своя любимая марка помады и любимая марка прокладок, свой любимый киноактер, любимая телепередача и любимый день недели, любимая буква алфавита и любимая книга, и просто «любимый». Ты слышишь, как они произносят (опять кривляется): «любимый». У «любимого» нет мерседеса, но это не беда, потому что «любимым» на мерседесах, она предпочитает «любимых» на БМВ, хотя ни тем, ни другим она нахрен не нужна и они ее совсем не любят.

П: Ладно, это пошло, но причем тут твои сослуживцы, коллеги? Причем тут мечта поехать в Париж и они?

Р: Я не знаю.

П: Нет, ты все-таки скажи.

Р: Я не знаю, я устал.

П: Я тебе скажу. Ты просто их не любишь.

Р: (иронично) Да? Ты тоже заметила?

П: Именно это я и заметила.

Р: Я их, действительно, не люблю. Но дело не в этом.

П: А в чем дело? В чем? Люди, которых ты любишь, которые тебе нравятся, могут быть пошлыми?