– Прощай, брахман, – сказал я напоследок Петровичу, схватил бутылку и прыгнул в лощину.

Я кубарем скатился вниз в ручей, оцарапав руки. Вскочил и поскакал по воде против течения, рассчитывая, что овчарка не сможет взять след.

Я проклинал себя, свое любопытство, древнюю страну Аратту и всех ее брахманов. Днесь выдался на редкость веселым.

Я шел по улице и от меня шарахались прохожие. Мои разорванные штаны по колено были испачканы грязью и травой. К футболке намертво пристали семена сорняков. На локте запеклась пыльная кровь. К ране был приклеен лист подорожника.

В аптеке я купил упаковку гигиенических салфеток и лейкопластырь. Продавщица предложила позвонить в больницу, но я вежливо отказался. Аптечные часы показывали полседьмого. На столике, под плакатом с красным лоскутком, лежали бесплатные одноразовые шприцы и презервативы. С самого утра я ничего не ел.

– Хлопец. Дай водички попить, – попросил пожилой мужчина.

Я понял, что прижимаю к груди бутылку с археологическим зельем.

– Нет. Не дам, – сказал я и выбежал из аптеки.

Спустя мгновение я вернулся, схватил со столика несколько бесплатных шприцов и презервативов, а затем ушел, теперь уже навсегда

В Старом парке жарило лето, и плодоносил абрикос, но с неба валил снег, и я смотрел, как снежинки, словно стрекозы, садятся на статуи. Статуи вновь вернули в парк, и теперь летчик с пропеллером, девушка с веслом, пионер с горном и гимнаст с гимнасткой составляли нам компанию. Вместо бомбоубежища нас всех с конвоем отправили сюда, в Резервацию.

– Снег идет, а лето, – сказал я.

– В этом году, – пояснил Леня, – Пасха выпала на среду и пингвины полетели на север, а это верная примета того, что летом будет идти снег.

– Сколько мы здесь пробудем?

– Пока не закончится ядерная зима.

Мы стояли под абрикосами, и в них происходили мутации. Огромные желтые плоды, размером с отрубленную голову, срывались вниз и медленно катились по земле.

– Я хочу есть, – сказал я, – Нас здесь собираются кормить?

– Из еды только абрикосы, – ответил Степан.

– Вид у них не слишком аппетитный.

– Абрикосам теперь тяжело – они превращаются из деревьев в животных. Но их мясо уже вкусное, оно похоже на конину.

Я никогда не пробовал конину, поэтому подобрал с земли тяжелый плод и надкусил его. Как оказалось, на вкус конина ничуть не отличалась от обыкновенного абрикоса.

– Надо отсюда убираться, – предложил я, вытирая губы от оранжевой сукровицы, – Не нравится мне здесь.

– Скоро прилетят вертолеты и сбросят песок, – сказал Ф.

А я посмотрел в сторону горизонта, туда, где нависал зеленый гребень радиации. Из-за снегопада различить его было тяжело. Зато было хорошо заметно, как неподалеку от нас, в тени абрикос, по сугробам, медсестра тянула на своих плечах раненого красноармейца.

– Не нравится мне здесь, – повторил я. – Вы как хотите, а я буду выбираться.

Леня и Степан молчали. А Ф. вдруг под действием мутации превратился в директрису, и закричал:

– Растрепин, ты анархист!

Я поднял лыжи и поправил ворот пальто:

– Если я анархист, то тогда где моя тачанка? – спросил я.

В этой квартире тоже стоит пианино, громадное, черное. По цене и размеру оно сопоставимо с подержанным малолитражным автомобилем А еще в квартире живет семь кошек и не живет ни одного кота. Имена кошек: Дездемона Ариэль, Офелия, Бианка, Джульетта, Миранда, Розалинда Я ничего не имею против кошек, они мне даже симпатичны, но, по-моему, в данном случае – семикратный перебор в их допустимой популяции.

Все о кошках я узнаю во время чаепития. Чай теплый и очень сладкий, в нем плавает ревень, мята, мелисса, лимонник, жасмин и еще какая-то трава Чай скорее похож на суп. Мне удивительно: я в Доме уже почти два месяца, но не знал, что в квартире, через несколько стен, кошачий зоопарк. Я никогда не слышал ни мяуканья, ни ора, не чувствовал запахов.

– Мои девочки очень воспитанные, – говорит соседка Варвара Архиповна. Волосы ее уже не синие, как у Мальвины, а перекрашенные в рыжий, как у Пеппи-Длинный-Чулок, цвет.

Я сижу у нее в гостях, в квартире номер четыре. Мой визит выдался незапланированным. Утром Варвара Архиповна позвонила мне в дверь, и смущенно, перманентно извиняясь за беспокойство, попросила ей помочь. Ей нужно было снять пенсию из банкомата по кредитной карточке. За истекший месяц, сказала она, в районе ограбили трех пенсионерок – каждый раз забирали снятые деньги. Наш район пользовался дурной репутацией, и почти в каждой многоэтажке варили ширку.

Этим же утром информация об ограблениях была в новостном блоке местной радиостанции. Еще по радио рассказали другие новости со всего света: израильский раввин изобрел молитву для кающихся посетителей порносайтов; лапландский Санта-Клаус на грани банкротства, и все эльфы на летний период отправлены в отпуск за свой счет; американские ученые обеспокоены: трупы людей, умерших двадцать лет назад и позже, плохо подвержены разложению – предполагаемые причины: пищевые добавки и современная фармацевтика. Напоследок сообщили историю о собаке, которая на днях в нашем городе спасла многодетную семью: ночью стряслась утечка газа, а собака залаяла, разбудила людей, и все остались жить. Новости всегда должны заканчиваться чем-то хорошим.

Снять деньги не составило труда, разве лишь сам путь выдался утомительным: Варвара Архиповна держала меня под руку, и из-за этого мы очень медленно шли по жаре, и кнопки банкомата были скользкими от пота. Свой супочай я заслужил сполна…

На дне чашки осталась трясина мякоти, и мы говорим о литературе. Варвара Архиповна работает библиотекарем. Очень скоро, думаю я, специальность библиотекаря превратится в анахронизм, как профессия конюха или кучера. Книги, как и лошади, станут привилегией богатых снобов, всем остальным достанется Интернет. Варвару Архиповну мало интересуют книги, написанные после XIX века. Меня не слишком привлекают книги, написанные до XIX века. К счастью, XIX век нам дарит в избытке точки соприкосновения.

– Почему вы покупаете продукты нашему соседу, Вилену Архимедовичу? – спрашиваю я, когда мне надоедает обсуждать Флобера.

– Он бедный и одинокий. Кто-то должен ему помогать.

– Но почему вы?

Варвара Архиповна пожимает плечами, мой вопрос ей кажется бестактным.

– Хороший у нас Дом, – говорю я, чтоб сменить тему, – даже тараканов нет. Обычно в старых домах много тараканов, а тут нет ни одного. И построен дом хорошо. Раньше строили лучше.

– Этот дом построили немцы.

– Немцы? – переспрашиваю я.

– Пленные немцы, сразу после войны. Несчастные пленные фрицы.

– Как для себя строили.

– Немцы, миленький, по-другому не умеют.

Розалинда идет по закрытой крышке пианино. Бианка трется о ножку стола и просит еду. Дездемона спит на кушетке. Миранда лижет свои гениталии. Джульетта глядит в окно. Ариэль пытается убить севшую на штору муху.

– Я воспользуюсь вашим туалетом, – говорю я.

Моя мама часто любит повторять: запомни сынок – ты не интеллигент, ты мальчик из интеллигентной семьи, и в этом разница. Разница действительно ощутимая, и я никогда не спорю.

Я включаю свет в туалете и вижу седьмую кошку. Это Офелия. Она сидит на краю унитаза, мочится. Потом грациозно дотягивается лапой до кнопки слива и нажимает ее. У Варвары Архиповны очень воспитанные девочки. Чтобы научить меня таким трюкам, моим родителям потребовалось потратить по меньшей мере пять лет. Может быть, это потому, что я мальчик.