– Походил уже. Что теперь?
– Да ничего. Выиграл ты.
– Как выиграл?
– С марсом выиграл. Везет тебе сегодня…
Мне действительно везло. Я выиграл у Володи три партии подряд, и мы еще пару раз заказывали водку. Потом, когда надоело играть на интерес, Володя мне на час проиграл свою коляску.
– Пойду покатаюсь, – сказал я, – Освобождай транспорт.
Чтоб пересадить Володю из кресла на стул потребовалась помощь Лелика и Оксаны – пациент оказался тяжелым. Коляску я вынес с крыльца, сел и поехал вдоль набережной. Уже начинало вечереть. Рябь на реке приобрела бронзовый оттенок раскаленных за день крыш. Плакучие ивы склонялись к воде – будто женщины мыли косы.
Я катил по дороге мимо палисадников. Жители домов уже вернулись с работы и смотрели телевизор. Стекла мансард мерцали, как кинескоп. Где-то играла заставка вечерних новостей.
Когда я вернулся в «Аоцман», мои руки устали, а мышцы начинали болеть – в них выделялась молочная кислота. На ладонях застыла пыль и отпечатки резины.
У Оксаны и Лелика закончилась смена и теперь они сидели за столиком рядом с Володей. Мы опять стали пересаживать Володю. На этот раз обратно – со стула в коляску. В мое отсутствие все успели еще выпить, поэтому процедура прошла не без сложностей.
– А я, помню, бывало, – разглагольствовал довольный и пьяный Володя, – Махнем с пацанами на турбазу, ящик водяры возьмем, девочек – красота. По утряне, ясно, башка болит. Я глядь, мадам какая уже пожрать готовит. Так я ее того – иди отсюда – не для этого тебя сюда брали. Сам супчик душевный сделаю. А бабы вообще готовить не умеют. Им стоящей работы нельзя поручать.
– Это правильно, – сказал Лелик и тут же получил от Оксаны подзатыльник.
Мы сидели до закрытия и болтали о всякой ерунде: о том, как правильно готовить плов, о ценах на бензин, о преимуществах электротранспорта, о вступительных экзаменах, о фильмах с Джеки Чаном, о Гражданской Войне, о закатах в Крыму, и о том, как там красиво, о пенициллине, о сиамских кошках, о ситуации в Ираке, о футбольном межсезонье, о порносайтах в Интернете, о миграции птиц и урожае на картошку. Я здорово напился. Опьянел, как восьмиклассница на дискотеке.
Когда уже совсем стемнело и кафе закрывалось, Лелик вызвал мне такси. Я стоял на набережной, пошатывался и курил. Таксист сигналил, грозил повысить таксу за простой. Но я не торопился садиться в машину. Мне было хорошо здесь на набережной.
Я еще раз затянулся напоследок и подумал о том, что в первый раз в жизни встретил свой День Рождения так, как хотел.
U. Трансляция
На пороге школы меня встретила директриса. На ней был бронежилет и противогаз, но узнал я ее сразу, потому что она как всегда, завидев меня, закричала:
– Опять курил на перемене, подонок!
– Мне бы в бомбоубежище и лыжи сдать…
– Ты почему опоздал, Растрепин!?
– Будильник не зазвонил, а еще я ходил в аптеку за лекарством для бабушки, – соврал я.
– Быстро на урок, двоечник!!! – опять закричала директриса.
– Я уже окончил школу, и даже институт закончил, – робко возразил я.
– Это ты тогда закончил. А сейчас нужно еще учиться, потом сдать экзамены, написать курсовую и тогда, может быть, если бросишь курить, тебя пустят в бомбоубежище…
Я зашагал школьным коридором, но и здесь все успело измениться, и я ничего не узнавал. Появились переходы, двери, лестницы, туннели. Я брел, как ищущая сыр крыса, в стеклянном лабиринте. Наконец, я отыскал трансформаторную будку, вошел туда и очутился в школьной столовой.
Здесь, в тусклом свете, почти на километр тянулись и терялись вдали ряды бильярдных, ломберных, разделочных, операционных, торговых, выставочных столов. На них, как туши животных, громоздилось снятое зимнее платье. За столами сидело много-много людей – все те, с кем я когда-то учился: в школе, в институте, в секции настольного тенниса, в кружке авиапланеристов; было даже несколько человек из моего детского сада и из киевского бизнес-тренинга, но я давно уже успел забыть, как зовут большинство из них.
Когда я появился, все на меня вежливо зашипели – я ведь опоздал. Я сел за парту, за самую обыкновенную, какую только мог найти. Тем временем впереди появился лектор – Мария Кюри, и я отчетливо вспомнил, что это именно она, а не директриса, на самом деле преподавала нам химию в школе. Вместо кафедры стояла барная стойка. Вместо черной доски белела простыня.
– Тема сегодняшней лекции, – сказала Мария Кюри, – «Как выжить в условиях ядерной зимы».
Все вокруг начали что-то записывать. Я порылся в многочисленных карманах своего пальто, но ничего не обнаружил.
– Одолжите карандаш, пожалуйста, – обратился я ко всем.
Кто-то протянул мне губную помаду, и писать помадой оказалось очень удобно. Буквы сами появлялись в тетради без малейшего усилия с моей стороны.
– Конспектируем план лекции:
1. Бог – телетрансляция.
2. Люди – телевизоры.
3. Судьба – дистанционный пульт.
4. Жизнь – телепередача.
5. Смерть – обрыв кабеля.
– Есть вопросы? – спросила Мария Кюри.
Я поднял руку – вопросов у меня накопилось много…
IV. Змей
В потоке горячей летней пыли кавалькадой неслись мотыльки троллейбусных талонов. Дети придерживали руками панамы. Собака бассет на натянутом поводке с парящими ушами лаяла вслед ветру.
Пряча глаза за стеклами темных очков, я шел от остановки к дому с пакетом из супермаркета. Банки и бутылки рельефной мускулатурой выступали сквозь полиэтилен. Я боялся, что ручки пакета могут не совладать с гравитацией и оборваться.
На остановке женщина-реализатор торговала с лотка газетами, журналами и календарями. Опасаясь ветра, она грудью прижимала полиграфию к лотку. Я хотел было купить у нее календарь для кухни. Но на календарях в ассортименте встречались только фотографии Безрукова, «Фабрики Звезд» и Дэвида Бэкхема, поэтому делать приобретение я постеснялся…
…На скамейке рядом с моим домом сидела слепая старуха – соседка с первого этажа. Ее седые волосы под действием циклона развевались, как сорная трава. Глаза смотрели внутрь – их белки давно сварились в котле прожитых лет.
– Добрый день, – сказал я старухе, присаживаясь рядом, – не возражаете, я закурю?
– Ты новый жилец в Ф. квартире? – спросила она не поворачивая головы.
– Да, – сказал я и зачем-то кивнул, хотя в этом не было никакой надобности.
– Хорошая Ф. женщина была, царство ей небесное.
– Да, – согласился я.
Я сбил с сигареты пепел. И пепел, обугленный табак, заскользил по асфальту перекати-полем, без корней и без судьбы.
– Странный у вас дом, – сказал я.
– У нас очень, очень хороший дом был когда-то. Замечательный. Вам, молодым, не понять. Живете в коробках и соседей не знаете. А у нас все как одна семья всегда были. Все праздники вместе. Помню, пирогов испеку и всем деткам нашим раздам. А голубятня. Зачем, спросите, снесли голубятню? Кому она мешала? Муж мой покойный, царство ему небесное, ох, он уж голубей любил. Всех по именам звал. Всех. Гагарин, Титов, Комаров…
– Космонавты?
– Бог с тобой, какие космонавты, голуби, голуби, сынок…
– М-да… И вы ничего странного не замечали в последнее время? – Мой вопрос прозвучал совершенно бездарно, будто реплика из милицейского сериала.
Старуха повернулась ко мне. Ее целлулоидные глаза не блестели на солнце. Она печально вздохнула.
– Ах, извините, – спохватился я.
– Ничего, сынок, ничего. Я уж привыкла. Десять лет как не вижу.
Я понял, что не узнаю у нее ничего. Она могла в деталях рассказать все, что было 12 апреля 1961 года, но не помнила и позавчерашнего дня.
Мы молчали. Моя сигарета истлела. Новую закуривать не хотелось.
– Вот старый черт, опять на крышу, поди, влез, – всплеснула вдруг руками старуха.
Я сначала не понял, о ком она говорит. А потом посмотрел туда, куда бесполезно уставились ее слепые глаза. На крыше нашего Дома, опираясь на громоотвод, балансировал человек. Это был старик-пенсионер, мой сосед из квартиры напротив. На его запястье была намотана бечевка. Бечевка туго удерживала в небе над Домом воздушного змея. Змей завис над крышей, как натовский стеле над Сербией, как голубь Гагарин, царство ему небесное. Я глядел и не мог оторваться от необычного зрелища. Ни разу в жизни я не видел пенсионеров, которые запускают воздушных змеев на крыше.
