Торисен секунду глядел на кольцо Ганса, потом надел его на палец правой руки. Может, так чувствовал себя и Переден, стараясь избавиться от боли, перенося ее на других? Еще миг — и лорд довершил бы месть завистливого мальчишки, рассказав Ардету всю правду о его сыне, и это после всего, что он сделал, чтобы защитить старика от нее. Торисен закрыл руками лицо, не обращая внимания на кровь, сочащуюся между пальцами.

Милостивые Трое! Он наверняка сходит с ума.

«И чья это вина? — спросил голос Ганса. — С тобой все было в порядке, пока не вернулась она, твоя темная половина. Теперь не будет тебе покоя, до тех пор пока она…»

— Что? — вскинувшись, удивился вольвер Лютый.

Но руки Торисена уже оторвались от глаз, скользнув по лицу и закрыв рот, останавливая слова. Вставшая дыбом шерсть вольвера медленно опускалась. Знает ли друг, что говорит сам с собой? «Темная половина» — это, должно быть, отыскавшаяся сестра Тори, которую Лютый встретил прошлой зимой у Водопадов и которая ему очень понравилась.

Пока она… что?

Отворачиваясь от Ардета, Верховный Лорд вновь оказался лицом к лицу с зеркалом. Теперь он застыл, вглядываясь в него. Лютый видел только отражение Торисена с размазанным по щеке пятном крови, вытекшей из порезанной ладони. Из горла высокорожденного вырвался полузадушенный звук:

— Нет. Я отказываюсь смотреть этот сон. Отказываюсь… Нет!

— Не надо! — взвизгнул вольвер.

Слишком поздно. Разящий Родню уже покинул ножны и со свистом рассек воздух. Стекло с дребезгом раскололось. Лютый сбросил все еще лежащего без сознания Бура на пол и прикрыл его собственным телом от разлетающихся кругом острых как бритва осколков. Затрещало дерево. Взметнулась туча глиняной пыли. Лютый расчихался так, что даже не успел понять, что произошло. Потом он поднял голову. Зеркала не существовало. Мало что осталось и от толстой (не меньше фута) стены за ним, там где клинок встретился с кирпичом. Серый луч зари пробивался через зазубренную дыру в полумрак комнаты. Снаружи завыли собаки.

— Сукин сын, — благоговейно выдавил Лютый. — Ты все-таки заставил эту чертову штуковину работать. Тори, ты где?

Пыль начала оседать. Комната была пуста. В ней не было никого, кроме вольвера и распростертого на полу Бура. А внизу по камням зазвенели копыта. Лютый высунулся из прорубленной в стене дырки как раз вовремя — он увидел уносящегося прочь на своем четвертькровке-винохире Урагане Торисена со все еще зажатым в руке обнаженным Разящим Родню.

Лютый вспомнил старые песни. Не извлекай из ножен боевой меч, особенно такой, если не намереваешься убить кого-то.

«Не будет тебе покоя, до тех пор, пока она…»

Жива?

— О нет, — застонал вольвер. — Тори, нет. — Он упал на все четыре лапы и выбежал из комнаты, поскуливая. — Тори, Тори, подожди меня!

Заречье: пятьдесят пятый — пятьдесят восьмой дни весны

Заречье распростерлось в верховьях Серебряной реки, окружали лощину Снежные Пики — труднопроходимая страна длиной в двести миль, а шириной едва-едва десять. Серебряная река служила границей между двумя гигантами Центральных Земель, Башти и Хатиром. Когда они были в самом расцвете своего могущества, тысячу лет назад, то построили вдоль реки крепости — от Водопадов до Киторна. Однако снабжать северные гарнизоны всегда было трудно. После сильнейшего землетрясения, прокатившегося по всей Серебряной и разрушившего все проезжие пути, горные замки были брошены и уступлены Кенцирату в обмен на военную поддержку. С тех пор солдаты-кенциры и служат наемниками в Центральных Землях, и Заречье почти ничем не поддерживает их.

Готрегор окружали узкие полоски скудных пахотных земель, но большинство из них лежали невозделанными. «Благодаря» долгому отсутствию Торисена и его войска гарнизону Норфа достались жалкий урожай и тяжелая зима. Скот бродил по бороздам. Бык топал копытами при запахе чужаков, но куда больше его беспокоили рога кормящей теленка коровы, стоящей за ним.

Дальше земля была почти нетронута, за исключением древней Речной Дороги, бегущей вдоль восточного берега Серебряной, и Новой Дороги, иногда мелькающей за деревьями на западном берегу. Сойти с любой из них довольно опасно. Не существует ни одной надежной карты местности и путей к замкам — из-за некомпетентности картографов, как утверждают лорды. А летописцы никак не могут договориться между собой о деталях, с досадой жалуясь на то, что район для каждого путешественника выглядит по-своему.

И тем не менее, не желая быть схваченными, двое беглецов пробирались по горной охотничьей тропе на высоте четверти мили над дорогой, над ними распростерли ветви деревья, а под ногами белел ковер полевых цветов. Но и отсюда было видно, что за это время никто не прошел по Речной Дороге ни в одну сторону. «Странно», — думала Джейм. А может быть, жрецы и не собираются никуда посылать своего драгоценного лекаря.

Утро перетекло в день. Солнце уже клонилось к закату, когда они достигли струящегося между деревьями и сбегающего вниз по крутому лугу ручья. Жур жадно лакал, а Джейм со вздохом уселась на берегу, чувствуя, как гудят усталые мышцы. Зима блуждания по залам — плохая подготовка к покорению гор. Но надо собраться и побыстрее приспособиться. Увы, этого нельзя сказать о работе Калистины. Девушка мрачно прикоснулась к лицу. Под маской щека раздулась и налилась жаром. По крайней мере хуже не стало, когда онемение после нападения тени-убийцы сменилось ее собственным контролем боли. Только вот разуму трудно оставаться чистым при таких усилиях. Успокоенная журчанием ручья, Джейм позволила себе расслабиться.

День блистал. Высоко над головой сдутый с западных пиков снег летел искристой завесой. Внизу, на фоне темного соснового леса, качались золотистые метелки луговой травы. Вдоль Речной Дороги порхали, словно потревоженные кем-то, птицы. Белые крылья трепетали в воздухе.

— Уф! — Жур уронил полусъеденную рыбу на подол хозяйки.

Это напомнило Джейм, что она в последний раз ела что-то… позавчера? Однако голода не ощущалось. Будь проклята Калистина, эта пустота в голове — частично и ее вина. Трудно отравить или заразить чем-то высокорожденного, но миледи наверняка уж постаралась.

Минуточку. Эти вспугнутые птицы. Неужели кто-то прошел мимо?

Девушка так не думала, но не могла быть уверена. По крайней мере никто не увидел бы ее тут, опустившуюся на колени под покровом волнующегося моря высокой травы. И все-таки пора двигаться — выше по склону, поскольку ей не слишком-то хочется попасться на глаза кому-то на дороге. Она напилась, смочила ледяной водой горящее под маской лицо, потом поднялась и свернула с тропы в гущу деревьев. Жур скакал впереди.

Они оказались в лесу высоких, прямых и светлых стволов, заросших серебристым мхом, крышей стала молодая весенняя листва. Невидимые голуби перекликались в вышине. Воздух дышал, колыша ветви.

Здесь было великолепно, но почему-то красота места напомнила Джейм Безвластия и Сердце Леса у Каскада — уголок первобытной природной силы, не терпящий присутствия чужаков. Марк говорил, что его старый дом тоже был таким, но замок Киторн лежал в шестидесяти лигах севернее, на территории мерикитов. А тут все еще центр Заречья, которое кенцирские лорды вот уже тысячу лет считают своим.

«Без крыши, без корней…»

Теперь мысли вернулась не без тени иронии: сам Кенцират не может чувствовать себя в безопасности на земле, которую он называет домом. В конце концов, ее люди чужие этому миру, несмотря на свое долгое пребывание здесь. А что если они кажутся захватчиками, такими же нежеланными, как Темный Порог в перекрывающих друг друга мирах, образующих Цепь Сотворения? Как там назвала Земляная Женщина Пештара их с Марком?

«Пасынки».

Запах лесной глины напомнил девушке приземистое жилище матушки Рвагти и саму Земляную Женщину, толстую, старую, встопорщенную, как гнездо галки. На полу ее дома распростерлась карта, составленная из песка и камней, собранных со всего Ратиллена. Прижав ухо к холмику или ямке, она могла слышать, что происходит на горе или в низине, расположенных за полмира от Пештара. Прислушавшись к комочку грязи из Киторна, протянутому Марком, матушка уловила даже бесплотные шаги невесомой души давно умершей сестренки кендара, бегущей по пустому, заброшенному двору замка.