Киторн, с разрушенной крепостной стены которого Тори-сен когда-то наблюдал охоту Сгоревшего Человека со стаей Сожженных Однажды на отцеубийцу. Некоторые утверждают, что видели этих существ и в самом Заречье. Да, как просто, находясь в безопасности за кенцирскими стенами, выбросить эти слухи из головы, назвав их сказками-страшилками для детишек мерикитов. Но не здесь, под открытым небом и зеленой листвой. Предположительно жрецы Глуши должны бы были не допускать подобных созданий на территорию кенциров, начиная от Старика Тишшу на юге и кончая всеми сверхъестественными тварями севера. Очевидно, они этого не сделали.

«Эта земля неохраняема, — с содроганием подумала Джейм. — Здесь может случиться все что угодно».

Солнце село, и освещение поменялось. Тени, появившиеся из туманной полуночи, вызолотили края каждого листочка. Одна за одной смолкли птицы. Лес, казалось, задержал дыхание, а потом выпустил воздух из широкой зеленой груди так, что по деревьям пробежал ветер. Как похоже на Безвластия, но там Джейм была защищена иму, медальоном Земляной Женщины, который теперь, рассыпавшийся в глиняный прах, лежал в Сердце Леса неподалеку от Водопадов. По спине пробежали мурашки. Они совершенно одни тут, и все-таки за ними наблюдают.

Жур насторожил уши. Слабые-слабые вздохи откуда-то сверху…

Сквозь листву на путников смотрели бледные лица; парили белые руки, будто желая благословить. На ветках и сучьях висели в ряд мертвые знамена Норфов в точно таком же порядке, как и на стенах нижнего зала старого замка. Ветер шевелил их, словно мертвые двигались, стараясь выбраться из своей гобеленовой паутины. Потом все застыло вновь.

— Эх, Старик, Старик, — мягко сказала Джейм, восхищаясь прощальной проделкой Тишшу.

Но она уже видела, что для некоторых полотнищ шутка оказалась вовсе не смешной: они были слишком стары для подобных полетов и теперь висели спутанными узлами разорванных нитей, ткань превратилась в лохмотья, черты лиц портретов невозможно было различить. Кто теперь вспомнит об этих мертвых Норфах? Будет ли Торисен знать, какие имена произносить во время поминальной песни в Канун Осени, когда обнаружит пустые места на месте знамен?

— Нас осталось куда меньше, чем я полагала, — сказала Джейм Журу.

Но, как всегда, взгляд притянул лишь один портрет, там, на западной стороне воздушной галереи. Знакомое лицо печально улыбнулось сверху вниз.

— И снова привет, кузина, — обратилась к гобелену девушка.

Разумеется, в конечном счете все знамена должны быть спасены, не могут же они висеть, как загнанные на дерево кошки, но сейчас Джейм беспокоила лишь Эрулан. Как же ее спустить вниз? Ее флаг висел на небольшой ветке в тридцати футах над землей, и между ним и Джейм не было ничего, кроме гладкого ствола и воздуха.

Хм… Коты на деревьях. Коты взбираются на деревья. С помощью когтей.

Джейм взглянула на свои руки. Ей был омерзителен один только вид высунувшихся из-под черных перчаток изогнутых ногтей, самой очевидной черты шанира в ней, источника стольких бед. Более того, девушка осознавала то, что использование их каким бы то ни было образом лишь укрепляет ее связь с третьим ликом бога: Изрыгающим, Тем, Кто Разрушает. Но когда она столкнулась с запертой дверью в Готрегоре, то практически победила.

— Хорошо, — сказала она, стаскивая перчатки и засовывая их за пояс. — Сойдет. Попробуем.

Вскоре она уже оказалась довольно далеко от земли и продолжала карабкаться. Сколько еще? Откинув голову, Джейм увидела Эрулан в десяти футах над собой… нет, ближе: ветка согнулась, и шнур гобелена соскальзывал.

— Эрулан, нет! — закричала девушка. — Не прыгай!

Мертвое знамя спланировало ей прямо на голову. Джейм вслепую сражалась с тяжелыми складками одной рукой, пытаясь удержаться другой, но… Секунду девушка скользила вниз по стволу (кора забивалась под ногти) и вдруг оказалась в воздухе — она упала в серебрящийся мох, ударившись о землю.

Тьма.

«Ну что ж, вот оно и случилось, — подумала Джейм. — Я умерла».

Потом она поняла, что ткань все еще закрывает ее лицо. Стянув гобелен, Джейм оказалась нос к носу с встревоженным барсом.

В скатанном виде знамя превратилось в длинный, неожиданно тяжелый сверток, который Джейм повесила себе на спину, перекинув наискось его же веревку, сдвинув ремень мешка с провизией так, чтобы он оказался на бедре. Кажется, она обречена вечно носить с собой останки мертвых — пусть и не такие явные, как ее брат, который минувшей осенью всю дорогу до Водопадов держал при себе в переметной суме кости сестры Марка. Может быть, никто не может убежать от прошлого, но большинство людей не сталкиваются со столь материальными его проявлениями. И все-таки теперь Джейм была рада такой компании.

Сумерки уже опустились. Воздух наполнился тенями, скрывшими краски леса и спрятавшими тропинки, по которым можно бы было идти дальше. С трудом Джейм сжевала пригоршню засушенных фруктов, пока Жур чавкал над коркой сыра. Затем она свернулась среди корней дуба и погрузилась в беспокойный сон, набросив на себя для тепла мертвое знамя. Барс прикорнул рядом.

На этот раз двар должен был бы стать настоящим. Спасаясь от лекаря, Джейм тем самым молча согласилась жить с тем лицом, которое устроила ей Калистина. И все-таки каждый раз, когда перед девушкой разверзалась бархатная чернота, она отшатывалась прочь, наполовину оставаясь в мире бодрствования. Она в замешательстве вспомнила, что, когда в прошлый раз бежала, раненая, на юг прочь от своего старого дома, яд укуса мерлога чуть не лишил ее рук и горели они тогда точно так же, как сейчас щека.

Яд: неужели лезвие Калистины было отравлено?

Измена: кто послал за ней теней-убийц?

Встала ущербная луна, тусклый свет слабо пробивался сквозь ночной туман и решетку голых ветвей. Сухое дерево на фоне лунного диска, белое на белом… Джейм снилось что-то такое, когда она сидела в кресле своего брата. Темнота беззвучно стекала по бледным сучьям, прижималась к стволу. Нет. Это всего лишь остатки коры. Однако вот она слезла, оказавшись на уровне глаз, и в глубине зажглись две насмешливо сияющие точки.

«Мерцающий мох, — твердила себе девушка. — Он питается гнилью».

Но у мха редко бывает лицо.

Из теней ей улыбнулся Отрава.

Джейм знала, что должна бы испугаться, но ее удерживала Эрулан. Их глаза встретились — серебряно-серые, Отравы и Эрулан, так похожие друг на друга и на глаза Джейм тоже. Наследственность. Человек-тень согнулся в ироническом поклоне, словно говоря: «Если не сейчас, то позже. Я могу подождать».

Пятна света, которые были его глазами, мигнули и затрепетали, улетая. Не мох. Мотыльки.

— Что позже? — закричала Джейм вслед. — Черт возьми, Отрава, ты же мой б…

Но слово замерло на губах. Она вызывала его этим прежде, но знает ли он в действительности, что они единокровны? Девушка сама всего лишь предположила это во время последней ссоры с Иштаром, после того как толпа поволокла Отраву на Трон Милости.

«Он доверял тебе! — орала она на жреца. — Потому что ты вывел его мать, подругу Серого Лорда, из Гиблых Земель, потому что он думал — и ты позволял ему думать! — что ты его отец. Но Серый Лорд Ганс был все еще жив, когда ты бросил его, не так ли? Ты предал не только Отраву, но и своего лорда. Трус, маловер, изменник…» — «Кто ты такая, чтобы выносить мне приговор? — выплюнул жрец с лицом черепа. — Воришка, шлюха, изгой…» — «Лорд, которого ты предал, был моим отцом, человек, обреченный тобой на муки на Троне Милости, — братом, а я — я Джеймсиль, Яд Жрецов…»

«…КТО БУДЕТ ТВОЕЙ СМЕРТЬЮ».

Каким-то образом во второй раз она вызвала никогда не лгущий Глас Бога, раздавшийся изо рта ложного жреца наперекор его воле. Грохот эха наполнил голову. Как он зовет ее?

«…ИЗБРАННИК, БРАТОУБИЙЦА, ТИР-РИДАН…»

…Нет, нет, нет…

Потом память утонула в кошмаре тяжелого сна.

Схваченный собственным богом, Иштар потерял контроль над храмом. Освободившаяся энергия, кружась, устремилась наружу, неся с собой пожар и безумие. Горело все — дома, люди, сам воздух. По Площади Правосудия ветер-уничтожитель гнал горы золы — останки людей, штурмовавших Дворец Гильдии Воров в поисках убийцы Санни. А на Троне Милости сидела обуглившаяся фигура, зловонный дым все еще сочился из трещин высохшей кожи. Испепеленный ком головы склонился, будто прислушиваясь.