Джейм оторвало от опрокидывающегося борта, рядом летел сом. Девушка врезалась в воду, оказавшуюся ничем не мягче камня. Глубоко; темно; и очень, очень холодно. Вес притороченного к спине знамени Эрулан тянул вниз. Отчего так красна вода или удар вновь открыл рану, творение ручек Калистины? Холодные, жесткие губы на миг прижались к ее губам. Усы щекотали. Ноги девушки встретили дно и оттолкнулись от него. Через бесконечную секунду Джейм, отплевываясь, показалась на поверхности.

Поцелуй сома. Милостивые Трое, что же последует дальше?

Она вскрикнула, когда рядом возникла золоченая изогнутая шея, и, плеснув, опустилась на бок. Лебедь, носовая фигура. Вокруг всплывали и другие обломки баржи — те, на которых позолота была слишком тонка, чтобы увлечь куски вглубь. Джейм увидела, что попала в небольшую заводь, отгороженную от главного течения Серебряной бобровой плотиной.

Но где же Шип?

У берега показалась темная голова. Кендар все еще держала тяжелые мешки кадетов, не считая своего собственного, закинутого за плечи.

— Они потащили меня прямо на дно, — говорила она Ванту, пока Джейм вскарабкивалась на берег рядом. — И по нему я просто вышла наружу.

Джейм не могла вынести этого холодного взгляда. Да что же это такое, как она, так ненавидящая свою кровь высокорожденного, решилась эдаким голосом приказывать что-то кому-то вроде Шип… Какая тогда разница между ней и свиньей Калданом, если оба они — рабы подобных вещей?

— Смотрите! — вытянул руку один кадет.

Деревья на острове стали черными — за ними разлилось сияние. Потом пальцы светящегося тумана потянулись к порогам, осторожно, будто нащупывая путь. Вот они обвились вокруг лебяжьей шеи, и та беззвучно исчезла. Туман подбирался к берегу.

— Все наверх, — бросила Шип кадетам. — Ты тоже, леди.

Норф не пошевелилась.

— Земляной Женщине нужен ее иму, — сказала она не оборачиваясь. — Возможно, вместо него она довольствуется мной.

Шип, задохнувшись, выругалась. Это уж слишком. Она схватила девушку за руку и занесла свою, чтобы отвесить этой распоследней идиотке хорошую пощечину — образумить и отомстить разом.

Удар так и не был нанесен. Руку Шип отвели в сторону безупречным движением текущей воды, закончившимся внезапным захватом (земля вертится) большого пальца. Удивление, большее, чем боль, вогнало кендара в шок, она была сбита с толку и не могла двинуться.

— Кое-кто не так давно хлопнул меня по щеке, — раздался отдаленный голос Норф. — Этого никогда больше не повторится.

Шип косо взглянула на нее сквозь мокрую челку:

— Тогда перестань напрашиваться, леди.

Ее отпустили так внезапно, что кадет едва не упала в реку.

Норф смеялась:

— Мудрая Колючка. Вы с Марком быстро поладили бы. Идем.

Они взобрались на кручу, присоединившись к остальным на Речной Дороге, а отростки просачивающихся между деревьями предвестий тянулись следом. Рядом с дорогой когда-то стояла стена, теперь здесь лежали лишь древние развалины. Несомненно, одни и те же руки проложили одну и воздвигли другую, но о последней напоминали лишь остатки фундамента — как одинокие старые сточенные резцы напоминают о том, что голая десна была когда-то полна крепких белых зубов. За дорогой земля уступами поднималась к утесам. Одна светлая скала возвышалась над остальными. В ней было прорезано множество окон, темных, затворенных, но на вершине громоздился сверкающий огнями замок.

Гора Албан, училище и Община Летописцев. Должно быть.

— Здесь мы найдем убежище, — сказала Джейм, глядя наверх.

А почва под ногами дрожала.

— Леди, не стоит находиться в помещении во время землетрясения.

— И снаружи при бродящем тумане-предвестьях. Выбирай.

Шип опустила глаза на щупальца тумана, начавшие уже обвивать сапоги.

— Наверх, — приказала она кадетам.

У подножия утеса, рядом с «парадной дверью» Горы Албан, раскатились развалины горного форта. Поблизости, на северо-западном склоне холма, находилось прочное бревенчатое здание. Заперто. Шип и Вант налегли плечами на дверь. Оглянувшись, Джейм увидела, что подросший туман идет высоко над сломанной стеной, обозначая ее древние размеры, и вспомнила, что говорила Коттила насчет устойчивости подобных сооружений влиянию предвестий. Оставшись на Речной Дороге, они были бы в безопасности.

Туман клубился над вершиной стены, которой давно уже не существовало. А за ним катилась блуждающая гроза высотой с гору.

Дверь внезапно подалась.

Шип вкатилась внутрь, но Вант неуклюже удержался и чинно прошествовал в проем, так что его рванувшимся вперед товарищам пришлось тащиться по пятам за ним. Джейм шла последней, она помедлила у порога, все еще глядя назад. Рядом вырос усохший летописец, должно быть тот самый, кто открыл дверь. Теперь он дернул створку назад и захлопнул ее перед самым носом тумана.

Вздохнув, предвестья поплыли над головами.

Деревянный пол шатался. Сухие травы, свешивающиеся с низких балок, качались; на длинных полках вдоль стены дребезжали, опрокидываясь, сотни банок и кувшинов. Стены стонали. Глина, которой были законопачены стыки бревен, казалось, тает, в образующиеся щели лился свет, окружая доски ореолом. Джейм споткнулась. Весь мир превратился в корабль, спущенный в открытое бурное море.

Вдоль длинной стены взад и вперед метался старик, подхватывая падающие кринки, скорбно поскуливая по каждой погибшей. Теперь он, с полными руками, остановился, вслушиваясь.

— Хм, нас несет, — сказал он.

В следующую секунду он пихнул свою ношу ближайшему кадету и кинулся вглубь комнаты — там старик толчком распахнул дверь и помчался вверх по лестнице. Оставшиеся внизу слышали его голос, сначала в переходе, потом — эхом отдающийся в каком-то открытом пространстве поодаль, кричащий:

— Нас несет, эй, вы все, мы дрейфуем! Ура!

В северном районе Башти, к югу от Белых Холмов, раскинулась великая, глухая и темная чаща, в которой творились странные вещи. Люди называли ее Рослью — если вообще заговаривали об этом месте. Немногие входили туда. Еще меньше — выходило.

В восточном конце Росли угнездилась Свирепая Нора, пугающая несведущий окрестный люд так же, как и остальной лес, хотя ее обитатели, застенчивые и вежливые, сильно отличались если не по крови, то по манерам от своих диких собратьев в черных дебрях. Замок вольверов являл собой еще одни древние развалины, которых так много вдоль Серебряной, но он был меньше прочих и не восстановлен ни одним из родившихся позже строителей. Вросшие в землю, окутанные бархатным покровом мха глыбы еще не рухнувших стен окружали заброшенную поляну, и там, где когда-то красовался главный зал, бежал ручей. Глина и песок бесчисленных сезонов покрывали пол и очаг, и только выпуклые шляпки грибов, слишком похожие на черепа, поднимались из земли, покрытой следами былой смертельной битвы и кровью.

Но этой ночью предвестья вернули замку призрачную оболочку его славного прошлого. Мерцающий туман вырос над низкими стенами, дополнив собой отсутствующие камни, навис давящей полупрозрачной кровлей над соломенной крышей. Белые клочья струйками втекали внутрь через узкие окна, не пропуская ни света солнца, ни луча луны, ни бликов звезд, — время потеряло значение.

Больших трудов стоило не потеряться в этом мареве, хотя оно же стало и благоприятной возможностью не сделать этого.

С тех пор как многие часы назад накатился туман, вольверы пытались зафиксировать каждую деталь своего древнего дома, выявленную чудесным туманом. Долгий общий вой скользил по балкам и камням. Разноголосое лаянье описывало укромные уголки здания, искусно подогнанные стыки стен, охотничьи сценки, вырезанные на внутренних и внешних косяках, выглядящие перевернутыми из-за пелены светящейся плесени. Когда стая пела, туман давил сильнее, подступал ближе, обрисовывая яснее давно стершиеся формы, и по залу под звуки музыки бродили очарованные потусторонние духи.