«…» …Отметим способность переводчика вселяться в душу разнообразных переживаний… Разнообразен и умен также выбор поэтов и стихов – рядом с гейневским «Двойником», переданным сильно, – легкий, играющий стиль Горация и смешное стихотворение «Сушеная селедка» (из Ш. Кро). Александр Блок Шарль Кро Сушеная селедка Видали ль вы белую стену – пустую, пустую, пустую? Не видели ль лестницы возле – высокой, высокой, высокой? Лежала там близко селедка – сухая, сухая, сухая… Пришел туда мастер, а руки – грязненьки, грязненьки, грязненьки. Принес молоток свой и крюк он – как шило, как шило, как шило… Принес он и связку бечевок – такую, такую, такую. По лестнице мастер влезает – высоко, высоко, высоко, И острый он крюк загоняет – да туки, да туки, да туки! Высоко вогнал его в стену – пустую, пустую, пустую; Вогнал он и молот бросает – лети, мол, лети, мол, лети, мол! И вяжет на крюк он бечевку – длиннее, длиннее, длиннее, На кончик бечевки селедку – сухую, сухую, сухую. И с лестницы мастер слезает – высокой, высокой, высокой, И молот с собою уносит – тяжелый, тяжелый, тяжелый. Куда, неизвестно, но только – далеко, далеко, далеко. С тех пор и до этих селедка – сухая, сухая, сухая, На кончике самом бечевки – на длинной, на длинной, на длинной, Качается тихо, чтоб вечно – качаться, качаться, качаться… Сложил я историю эту – простую, простую, простую, Чтоб важные люди, прослушав, сердились, сердились, сердились, И чтоб позабавить детишек таких вот… и меньше… и «У нее были косы густые…» У нее были косы густые И струились до пят, развитые, Точно колос полей, золотые. Голос фей, но странней и нежней, И ресницы казались у ней От зеленого блеска черней. Но ему, когда конь мимо пашен Мчался, нежной добычей украшен, Был соперник ревнивый не страшен, Потому что она никогда До него, холодна и горда, Никому не ответила: «Да». Так безумно она полюбила, Что когда его сердце остыло, То в своем она смерть ощутила. И внимает он бледным устам: «На смычок тебе косы отдам: Очаруешь ты музыкой дам». И, лобзая, вернуть он не мог Ей румянца горячего щек, – Он из кос ее сделал смычок. Он лохмотья слепца надевает, Он на скрипке кремонской играет И с людей подаянье сбирает. И, чаруя, те звуки пьянят, Потому что в них слезы звенят, Оживая, уста говорят. Царь своей не жалеет казны, Он в серебряных тенях луны Увезенной жалеет жены. . . . . . . . . . . . . . . . Конь усталый с добычей не скачет, Звуки льются… Но что это значит, Что смычок упрекает и плачет? Так томительна песня была, Что тогда же и смерть им пришла; Свой покойница дар унесла; И опять у ней косы густые, И струятся до пят, развитые, Точно колос полей, золотые… «Do, re, mi, fa, sol, la, si, do…» Do, re, mi, fa, sol, la, si, do. Ням-ням, пипи, аа, бобо. Do, si, lа, sol, fa, mi, ге, dо. Папаша бреется. У мамы Шипит рагу. От вечной гаммы, Свидетель бабкиных крестин, У дочки стонет клавесин… Ботинки, туфельки, сапожки Прилежно ваксит старший сын И на ножищи, и на ножки… Они все вместе в Luxembourg [35]Идут сегодня делать тур, Но будут дома очень рано И встанут в шесть… чтоб неустанно Do, re, mi, fa, sol, la, si, do. Ням-ням, пипи, аа, бобо. Do, si, la, sol, fа, mi, re, do. Морис Роллина Богема Сонет Последний мой приют – сей пошлый макадам, Где столько лет влачу я старые мозоли В безумных поисках моей пропавшей доли, А голод, как клеврет, за мною по пятам. Твоих, о Вавилон, вертепов блеск и гам Коробку старую мою не дразнят боле! Душа там скорчилась от голода и боли, И черви бледные гнездятся, верно, там. Я призрак, зябнущий в зловонии отребий, С которыми сравнял меня завидный жребий, И даже псов бежит передо мной орда; Я струпьями покрыт, я стар, я гнил, я – парий, Но ухмыляюсь я презрительно, когда Помыслю, что ни с кем не хаживал я в паре. Библиотека Я приходил туда, как в заповедный лес: Тринадцать старых ламп, железных и овальных, Там проливали блеск мерцаний погребальных На вековую пыль забвенья и чудес. Тревоги тайные мой бедный ум гвоздили, Казалось, целый мир заснул иль опустел; Там стали креслами тринадцать мертвых тел. Тринадцать желтых лиц со стен за мной следили. Оттуда, помню, раз в оконный переплет Я видел лешего причудливый полет, Он извивался весь в усильях бесполезных: И содрогнулась мысль, почуяв тяжкий плен, – И пробили часы тринадцать раз железных Средь запустения проклятых этих стен. вернутьсяЛюксембургский сад (в Париже), произносится: Люксамбур (фр.). |
