Агония Над гаснущим в томительном бреду Не надо слов – их гул нестроен; Немного музыки – и тихо я уйду Туда – где человек спокоен. Все чары музыки, вся нега оттого, Что цепи для нее лишь нити; Баюкайте печаль, но ничего Печали вы не говорите. Довольно слов – я им устал внимать, Распытывать, их чисты ль цели: Я не хочу того, что надо понимать, Мне надо, чтобы звуки пели… Мелодии, чтоб из одной волны Лились и пенились другие… Чтоб в агонию убегали сны, Несла в могилу агония… Над гаснущим в томительном плену Не надо слов – их гул нестроен, Но если я под музыку усну, Я знаю: будет сон спокоен. Найдите няню старую мою: У ней пасти стада еще есть силы; Вы передайте ей каприз мой на краю Моей зияющей могилы. Пускай она меня потешит, спев Ту песню, что давно певала; Мне сердце трогает простой ее напев, Хоть там и пенья мало. О, вы ее отыщете – живуч Тот род людей, что жнет и сеет, А я из тех, кого и солнца луч Уж к сорока годам не греет. Вы нас оставите… Былое оживет, Презрев туманную разлуку, Дрожащим голосом она мне запоет, На влажный лоб положит тихо руку… Ведь может быть: из всех она одна Меня действительно любила… И будет вновь душа унесена К брегам, что утро золотило, Чтоб, как лампаде, сердцу догореть, Иль, как часам, остановиться, Чтобы я мог так просто умереть, Как человек на свет родится. Над гаснущим в томительном бреду Не надо слов – их гул нестроен; Немного музыки – и я уйду Туда – где человек спокоен. 1901 Артюр Рембо Впечатление Один из голубых и мягких вечеров… Стебли колючие и нежный шелк тропинки, И свежесть ранняя на бархате ковров, И ночи первые на волосах росинки. Ни мысли в голове, ни слова с губ немых, Но сердце любит всех, всех в мире без изъятья, И сладко в сумерках бродить мне голубых, И ночь меня зовет, как женщина, в объятья… Богема Не властен более подошвы истоптать, В пальто, которое достигло идеала, И в сане вашего, о Эрато, вассала Под небо вольное я уходил мечтать. Я забывал тогда изъяны… в пьедестале И сыпал рифмами, как зернами весной, А ночи проводил в отеле «Под луной», Где шелком юбок слух мне звезды щекотали. Я часто из канав их шелесту внимал Осенним вечером, и, как похмелья сила, Весельем на сердце и лаской ночь росила. Мне сумрак из теней там песни создавал, Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки И, вместо струн, щипал мечтательно резинки. Феи расчесанных голов
На лобик розовый и влажный от мучений Сзывая белый рой несознанных влечений, К ребенку нежная ведет сестру сестра, Их ногти – жемчуга с отливом серебра. И, посадив дитя пред рамою открытой, Где в синем воздухе купаются цветы, Они в тяжелый лен, прохладою омытый, Впускают грозные и нежные персты. Над ним мелодией дыханья слух балуя, Незримо розовый их губы точат мед; Когда же вздох порой его себе возьмет, Он на губах журчит желаньем поцелуя. Но черным веером ресниц их усыплен И ароматами, и властью пальцев нежных, Послушно отдает ребенок сестрам лен, И жемчуга щитов уносят прах мятежных. Тогда истомы в нем подъемлется вино, Как мех гармонии, когда она вздыхает… И в ритме ласки их волшебной заодно Все время жажда слез, рождаясь, умирает. Стефан Малларме Дар поэмы О, не кляни ее за то, что Идумеи На ней клеймом горит таинственная ночь! Крыло ее в крови, а волосы, как змеи, Но это дочь моя, пойми: родная дочь. Когда чрез золото и волны аромата И пальмы бледные холодного стекла На светоч ангельский денница пролила Свой первый робкий луч и сумрак синеватый, Отца открытием нежданным поразил, Печальный взор его вражды не отразил, Но ты, от мук еще холодная, над зыбкой Ланиты бледные ты склонишь ли с улыбкой И слабым голосом страданий и любви Шепнешь ли бедному творению: «Живи»? Нет! Если б даже грудь над ней ты надавила Движеньем ласковым поблекшего перста, Не освежить тебе, о белая Сивилла, Лазурью девственной сожженные уста. Гробница Эдгара Поэ Лишь в смерти ставший тем, чем был он изначала, Грозя, заносит он сверкающую сталь Над непонявшими, что скорбная скрижаль Царю немых могил осанною звучала. Как гидра некогда отпрянула, виясь, От блеска истины в пророческом глаголе, Так возопили вы, над гением глумясь, Что яд философа развел он в алкоголе. О, если туч и скал осиля тяжкий гнев, Идее не дано отлиться в барельеф, Чтоб им забвенная отметилась могила, Хоть ты, о черный след от смерти золотой Обломок лишнего в гармонии светила, Для крыльев Дьявола отныне будь метой. |
