Сюлли Прюдом Посвящение Когда стихи тебе я отдаю, Их больше бы уж сердце не узнало, И лучшего, что в сердце я таю, Ни разу ты еще не прочитала. Как около приманчивых цветов Рой бабочек, белея нежно, вьется, Так у меня о розы дивных снов Что звучных строф крылом жемчужным бьется. Увы! рука моя так тяжела: Коснусь до них – и облако слетает, И с нежного дрожащего крыла Мне только пыль на пальцы попадает. Мне не дано, упрямых изловив, Сберечь красы сиянье лучезарной, Иль, им сердец булавкой не пронзив, Рядами их накалывать попарно. И пусть порой любимые мечты Нарядятся в кокетливые звуки, Не мотыльков в стихах увидишь ты, Лишь пылью их окрашенные руки. Идеал Прозрачна высь. Своим доспехом медным Средь ярких звезд и ласковых планет Горит луна. А здесь, на поле бледном, Я полон грез о той, которой нет; Я полон грез о той, чья за туманом Незрима нам алмазная слеза, Но чьим лучом, земле обетованным, Иных людей насытятся глаза. Когда бледней и чище звезд эфира Она взойдет средь чуждых ей светил, – Пусть кто-нибудь из вас, последних мира, Расскажет ей, что я ее любил. 1899 «С подругой бледною разлуки…» С подругой бледною разлуки Остановить мы не могли: Скрестив безжизненные руки, Ее отсюда унесли. Но мне и мертвая свиданье Улыбкой жуткою сулит, И тень ее меня томит Больнее, чем воспоминанье. Прощанье ль истомило нас, Слова ль разлуки нам постыли?.. О, отчего вы, люди, глаз, Глаз отчего ей не закрыли? Когда б я богом стал… Когда б я Богом стал, земля Эдемом стала б, И из лучистых глаз, сияя, как кристалл, Лишь слезы счастия бежали б, чужды жалоб, Когда б я Богом стал. Когда б я Богом стал, среди душистой рощи Корой бы нежный плод, созрев, не зарастал, И самый труд бы стал веселым чувством мощи, Когда б я Богом стал. Когда б я Богом стал, вокруг тебя играя, Всегда иных небес лазурный сон витал, Но ты осталась бы всё та же в высях рая, Когда б я Богом стал. Ночь на 28 декабря 1900 Тени
Остановлюсь – лежит. Иду – и тень идет, Так странно двигаясь, так мягко выступая; Глухая слушает, глядит она слепая, Поднимешь голову, а тень уже ползет. Но сам я тоже тень. Я облака на небе Тревожный силуэт. Скользит по формам взор, И ум мой ничего не создал до сих пор: Иду, куда влечет меня всевластный жребий. Я тень от ангела, который сам едва Один из отблесков последних божества, Бог повторен во мне, как в дереве кумира, А может быть, теперь среди иного мира, К жерлу небытия дальнейшая ступень, От этой тени тень живет и водит тень. Un Воnномме[34] Когда-то человек и хил, и кроток жил, Пока гранению им стекла подвергались, Идею божества он в формулы вложил Такие ясные, что люди испугались. С большою простотой он многих убедил, Что и добра и зла понятия слагались И что лишь нитями незримо подвигались Те мы, которых он к фантомам низводил. Он Библию любил и чтил благочестиво, Но действий божества он в ней искал мотивы, И на него горой восстал синедрион. И он ушел от них – рука его гранила, Чтобы ученые могли считать светила, А называется Варух Спиноза он. Сомнение Белеет Истина на черном дне провала. Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь! Меня безумная любовь околдовала: Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь. Как долго эту цепь разматывать паденьем.. Вся наконец и цепь… И ничего… круги… Я руки вытянул… Напрасно… Напряженьем Кружим мучительно… Ни точки и ни зги… А Истины меж тем я чувствую дыханье: Вот мерным сделалось и цепи колыханье, Но только пустоту пронзает мой размах… И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться, – Сиянье где-то там, а здесь, вокруг – темница, Я – только маятник, и в сердце – только страх. «У звезд я спрашивал в ночи…» У звезд я спрашивал в ночи: «Иль счастья нет и в жизни звездной?» Так грустны нежные лучи Средь этой жуткой черной бездны. И мнится, горнею тропой, Облиты бледными лучами, Там девы в белом со свечами Печальной движутся стопой. Иль всё у вас моленья длятся, Иль в битве ранен кто из вас, – Но не лучи из ваших глаз, А слезы светлые катятся. |
