«В ароматном краю в этот день голубой…» В ароматном краю в этот день голубой Песня близко: и дразнит, и вьется, Но о том не спою, что мне шепчет прибой, Что вокруг и цветет, и смеется. Я не трону весны – я цветы берегу, Мотылькам сберегаю их пыль я, Миг покоя волны на морском берегу И ладьям их далекие крылья. А еще потому, что в сияньи сильней И люблю я сильнее в разлуке Полусвет-полутьму наших северных дней, Недосказанность песни и муки… 1904 Братские могилы Волны тяжки и свинцовы, Кажет темным белый камень, И кует земле оковы Позабытый небом пламень. Облака повисли с высей, Помутнелы – ослабелы, Точно кисти в кипарисе Над могилой сизо-белы. Воздух мягкий, но без силы, Ели, мшистые каменья… Это – братские могилы, И полней уж нет забвенья. 1904 Севастополь Сирень на камне Клубятся тучи сизоцветно. Мой путь далек, мой путь уныл. А даль так мутно-безответна Из края серого могил. Вот кем-то врезан крест замшенный В плите надгробной, и, как тень, Сквозь камень, Лазарь воскрешенный, Пробилась чахлая сирень. Листы пожёлкли, обгорели… То гнет ли неба, камня ль гнет, – Но говорят, что и в апреле Сирень могилы не цветет. Да и зачем? Цветы так зыбки, Так нежны в холоде плиты, И лег бы тенью свет улыбки На изможденные черты. А в стражах бледного Эреба Окаменело столько мук… Роса, и та для них недуг, И смерть их – голубое небо. Уж вечер близко. И пути Передо мной еще так много, Но просто силы нет сойти С завороженного порога. И жизни ль дерзостный побег, Плита ль пробитая жалка мне, – Дрожат листы кустов-калек, Темнее крест на старом камне. 1904 Опять в дороге Луну сегодня выси Упрятали в туман… Поди-ка, подивися, Как щит ее медян. И поневоле сердцу Так жутко моему… Эх, распахнуть бы дверцу Да в лунную тюрьму! К тюрьме той посплывались Не тучи – острова, И все оторочались В златые кружева. Лишь дымы без отрады И устали бегут: Они проезжим рады, Отсталых стерегут, Где тени стали ложны По вымершим лесам… Была ль то ночь тревожна Иль я – не знаю сам… Раздышки всё короче, Ухабы тяжелы… А в дыме зимней ночи Слилися все углы… По ведьминой рубахе Тоскливо бродит тень, И нарастают страхи, Как тучи в жаркий день. Кибитка всё кривее… Что ж это там растет? «Эй, дядя, поживее!» «Да человек идет… Без шапки, без лаптишек, Лицо-то в кулачок А будто из парнишек…» «Что это – дурачок?» «Так точно, он – дурашный… Куда ведь забрался, Такой у нас бесстрашный Он, барин, задался. Здоров ходить. Морозы, А нипочем ему…» И стыдно стало грезы Тут сердцу моему. Так стыдно стало страху От скраденной луны, Что ведьмину рубаху Убрали с пелены… Куда ушла усталость, И робость, и тоска… Была ли это жалость К судьбишке дурака, – Как знать?.. Луна высоко Взошла – так хороша, Была не одинока Теперь моя душа… 30 марта 1906 Вологодский поезд Ель моя, елинка Вот она – долинка, Глуше нет угла, – Ель моя, елинка! Долго ж ты жила… Долго ж ты тянулась К своему оконцу, Чтоб поближе к солнцу. Если б ты видала, Ель моя, елинка, Старая старинка, Если б ты видала В ясные зеркала, Чем ты только стала! На твою унылость Глядя, мне взгрустнулось… Как ты вся согнулась, Как ты обносилась. И куда ж ты тянешь Сломанные ветки: Краше ведь не станешь Молодой соседки. Старость не пушинка, Ель моя, елинка… Бедная… Подруга! Пусть им солнце с юга, Молодым побегам… Нам с тобой, елинка, Забытье под снегом. Лучше забытья мы Не найдем удела, Буры стали ямы, Белы стали ямы, Нам-то что за дело? Жить-то, жить-то будем На завидки людям, И не надо свадьбы. Только – не желать бы, Да еще – не помнить, Да еще – не думать. 30 марта 1906 Вологодский поезд |
