— А кто он сейчас, Залиль?..
Амбруазина не ответила. Конвульсивно вздрогнув, она закрыла глаза, как бы погрузившись в прошлое.
Связь между деталями теперь проступала отчетливее. Залиль — это, видимо, человек с бледным лицом, тот самый брат, о котором говорила Петронилья Дамур. «С нами жила также моя кормилица, мать Залиля!..» Этот сатанинский альянс был не очень заметен, потому что принимал земные формы: благородная дама, употребляющая свое состояние на завоевание новых земель и другие богоугодные дела в интересах короля в союзе со своим любовником-пиратом, — чем не обычный земной заговор? Каждый из трех детей, в которых пылал огонь, пошел своим путем. Один стал иезуитом, вторая — благородной герцогиней де Модрибур, женщиной выдающегося ума, третий — человеком со свинцовой дубинкой. Но при всем различии судеб их продолжал связывать друг с другом злодейский фанатизм, вселившийся в них с раннего детства.
— Теперь вы знаете почти все, — с улыбкой сказала Амбруазина, открывая глаза, — и поэтому должны умереть. Я долгое время колебалась, как бы полагаясь на свободный выбор судьбы! Мне было забавно наблюдать, как вы преодолевали опасности. Везение?.. Нет, я в него не верю. Вас ограждала моя нерешительность. Но всему есть конец. Вы умрете завтра.
Она говорила на одной ноте, чуть церемонно. Контраст между светским тоном и содержанием ее слов отражал беспорядочность ее мыслей. Анжелика ответила в том же тоне.
— Благодарю вас за предупреждение. Зная теперь ваши намерения, я постараюсь принять необходимые меры. Амбруазина свирепо взглянула на нее.
— Вас это по-прежнему забавляет?
— О нет, теперь совсем нет…
— Вы действительно очень плохо выглядите, — продолжила герцогиня, ободренная явно неважным самочувствием Анжелики. — Вы не настольно сильны, как пытаетесь показать, но мне нравится, что вы умеете бороться. Вы живучи, как чайка. А знаете, кто сказал вам этот комплимент в разговоре со мной? Некий Дегре. Весьма любопытный и очень любопытствующий человек… Одним словом, сыщик. Должна признаться, что я покинула Францию в значительной степени из-за опасения излишне частых встреч с ним. Он слишком активно интересовался моей подругой, мадам де Бренвилье, вашей соседкой в Париже. Вы не помните ее? Она вас помнит, помнит празднества в вашем особняке в Ботрейи note 37. Этот Франсуа Дегре настоящий монстр.
Я тогда посоветовала Маргарите де Бренвилье последовать моему примеру и исчезнуть… Пока она не послушалась меня, и это может обойтись ей дорого. Тем хуже для нее. Так вот, Франсуа Дегре однажды сказал, когда мы вспоминали о таинственно исчезнувшей бывшей любовнице короля, мадам дю Плесси-Белльер: «Она живуча, как чайка…» Можно подумать, что он хорошо знал вас. Очень странно, не правда ли? Сначала меня привлекла легенда, связанная с вами… И вдруг я встречаю вас здесь с человеком, с которым мне поручено расправиться… Над миром властвуют немногие… Все прочие — пешки, пылинки. Я была в восторге от предстоящей схватки и победы над вами. Об одной мысли об этом я испытывала огромное удовольствие. Поближе узнать, а потом свалить вас, женщину, которая не убоялась самого короля, полностью подчинить вас себе!.. У всякого человека есть какая-то щербинка, через которую в него может войти страх и выйдут все его силы. Я решила найти вашу щербинку, понять ваш характер, разгадать его тайну. Увлекательнейшая задача, причем не легкая! Ваша проницательность, ваш инстинкт всегда начеку. Помню, я очень испугалась, когда однажды услышала от вас: «А ведь вы приехали сюда совсем не случайно!» Каким-то образом мне удалось тогда перевести разговор…
И вот, наконец, вы повержены, побеждены… Поэтому я решила, что теперь вы должны умереть.
— Нет, причина иная. Правда состоит в том, что вы хотите моей гибели именно сейчас, потому что знаете — вот-вот здесь появится тот, схватка с которым пугает вас. Я говорю о своем муже, графе де Пейраке. Он может приплыть сюда даже завтра. И тогда выявится вся ваша ложь, разрушится вся конструкция, которую вы выстроили для того, чтобы обмануть окружающих вас людей. И вы окажетесь в одиночестве, без всякой защиты перед неизбежным возмездием.
Амбруазина, казалось, не была удивлена этими словами.
— Вы меня поражаете, — выговорила она презрительно опустив кончики губ. — Неужели вам не ясно, что ваш граф де Пейрак больше вам не принадлежит. Какое еще доказательство вы хотели бы получить, чтобы понять: он был моим любовником? Как вы наивны! Ведь в Голдсборо, увидев меня, он сразу же был очарован, обворожен и сам сказал мне это…
Едва Амбруазина заговорила о Жоффрее, Анжелика почувствовала, как кровь ее уходит из вен, сердце сжимается в комочек и перестает биться. Вот где она, ее щербинка, та самая, о которой с дьявольской интуицией только что говорила Амбруазина, щербинка каждого человека, через которую «входит страх и уходят силы». Взяв себя в руки, Анжелика молчала, чтобы не выдать своих чувств.
— Какое потрясающее ощущение, — продолжала между тем герцогиня, — когда в одно мгновение ты вызываешь восхищение и желание такого мужчины. Мне говорили про него «Хотя он человек свободных нравов, но соблазнить его нелегко. Только одной-единственной женщине удалось овладеть его сердцем, если таковое у него имеется. Это та женщина, которая живет с ним, и которую он выдает за свою жену. Схватка будет тяжелой…» Верно, но именно поэтому интересной! Ведь в ней участвовали вы оба. И вдруг такая победа, с первого взгляда, с первого мгновения…
— Вы что-то запутались, по-моему, — холодно заметила Анжелика. — Вы сами только что рассказали мне о тех страданиях, которые вы испытали, когда, проснувшись, увидели нас у вашей кровати я поняли, что мы любим друг друга…
— Да, но мне не следовало так волноваться. Уже на следующий день он передал мне любовное послание. Теперь вы пытаетесь успокоить себя, вспоминая страстные слова, которые говорил он вам в тот вечер… Да он просто хотел успокоить ваши подозрения, чтобы более свободно общаться со мной…
«Жоффрей, Жоффрей! Стоя у кровати Амбруазины, о чем ты думал тогда, устремив взгляд на ее тело, тело богини, которое она бессовестно обнажила по праву больной в бреду. И этот шут Адемар со своим глупым замечанием: „Уж если говорить о хорошей фигуре, можно сказать, что лучше не придумаешь, не правда ли, господин граф?“ „Ненавижу болвана!“ При одной мысли об Адемаре у нее начинался нервный тик. Надо во что бы то ни стало сдержаться! Но как она нм старалась, дурацкое лицо французского солдата все время возникало перед ней, как напоминание о той невыносимой оценке. Больнее всего было сознавать, что она никогда не узнает, о чем думал Жоффрей в те минуты. „Как плохо они знали тогда друг друга! А сейчас? Неужели ей суждено пройти в одиночестве свой путь на земле“.
— Как трудно подобрать к вам ключи, — шептала Амбруазина, пристально и жестко глядя на Анжелику. — Вы, такая красивая и волнующая, настолько, что я была почти готова отдать вам победу… Но это невозможно… Я хочу, чтобы вы знали все… Да, уже на следующий день он прислал мне записку, целое послание… В нем он описывал в незабываемых для меня выражениях то впечатление, которое я произвела на него, говорил, что знает о моих успехах в Сорбонне и сочтет за счастье принять меня в своих владениях, получить наконец возможность побеседовать с такой ученой женщиной. Далее он писал, что ему трагически не хватает в Америке именно такого общения, но что более всего его радует встреча с необыкновенно красивой женщиной. Дальше шли утонченные комплименты, которые я не раз перечитывала, чтобы до конца проникнуться ими.
Рука Анжелики почти машинально протянулась к Амбруазине.
— Что вам надо? — спросила та, глядя на протянутую ладонь.
— Покажите мне эту записку!
В диком взгляде ее соперницы блеснула искра.
— Вы решительно удивляете меня. Неужели вас не пугает, что вам будет очень больно?
— Случалось и худшее, — невозмутимо ответила Анжелика, сознавая, что сказала не правду и что ничего худшего в ее жизни не было по сравнению с этим мгновением, с той пронзительной болью, которую она испытала оттого, что засомневалась в муже, от страха, что ей вот-вот представят материальное доказательство его измены и она может навсегда потерять его.
