Карусель жизни закружила ее еще быстрее, потому что Франклин настаивал на том, чтобы Мишель познакомилась со всеми его друзьями. Закадычные друзья детства приходили на завтрак, с друзьями по колледжу они встречались в самых фешенебельных ресторанах Нью-Йорка, а все остальные, которых набиралось целый особняк, приходили к девяти часам по вечерам.

Порядки в Толбот-хаузе были удивительные. Когда Мишель понадобилось пойти в магазин, чтобы купить себе что-нибудь вместо вещей, которые умещались в маленький чемодан, привезенный ею, Роза подала список магазинов и весело заявила, что Мишель было необходимо только расписаться за покупки. Казалось, Джефферсоны редко платили за что-либо наличными. Но, если им приходилось это делать, то в спальне, в сейфе, код от которого был сообщен Мишель, всегда хранилась тысяча долларов.

Мишель очень старалась чувствовать себя уютно в доме, но, когда Франклина не было дома, она ощущала себя одинокой. Она попыталась сблизиться с прислугой, по те уважительно держались на расстоянии. Сын Розы Стивен был достаточно вежлив с Мишель, когда их представили друг другу, хотя Мишель сразу поняла, что мальчик отнесся к ней недоверчиво. Как она ни старалась подружиться с ним, Стивен держался отчужденно.

Только поздно вечером, когда Мишель и Франклин были одни в роскошной спальне на третьем этаже, она чувствовала себя по-настоящему свободно. Как только он обнимал ее, остальной мир переставал существовать для нее. В их брачную ночь, Мишель узнала, что Франклин был опытным и нежным любовником, который ощущал равное удовольствие как отдавая, так и получая. Она боялась, что после ощущения стыда, оставшегося после Сержа Пикара, она никогда не сможет ответить на любовь. Но Франклин был терпеливым и изобретательным. Теперь каждый раз, когда Мишель раздевалась в будуаре, она ощущала трепет предвосхищения. Она выходила нагой и улыбалась, а Франклин смотрел на нее. После стольких лет, когда молодые люди умирали у нее на руках, она могла наконец верить, что тот, кто пробудил в ней любовь, всегда будет там, где она сможет отдать ему себя свободно и полностью, никогда не покинет ее.

– Посмотри, как красиво, дорогая!

Мишель прикусила от боли губу, слишком туго затянув винтик на серьге. Наконец она посмотрела на себя в зеркало, украшенное в стиле рококо, и направилась к балкону их спальни.

– Франклин, ты простудишься.

– Оно великолепно, – ответил Франклин, глядя на ночное небо.

Мишель видела мириады звезд, разбросанные по черному небосклону. Каждая звезда была настолько яркой, что трудно представить, какая из них привела волхвов в Иерусалим. Мишель поежилась от холода, прижалась к Франклину.

– Ты выглядишь восхитительно.

Этот комплимент заставил Мишель зардеться от стыда, но она должна была признать, что часы, потраченные на подготовку этого рождественского вечера, стоили того. Мишель была одета в желто-зеленое платье с алмазного цвета бретельками, расшитыми парчой. Это одеяние облегало каждый изгиб ее тела, обнажая голые молочного цвета руки и слишком веснушчатую, как думала Мишель, грудь. Ее распущенные золотисто-рыжие волосы, пряди локонов и кудряшки вызывали желание прикоснуться к ним. Крошечные изумруды сверкали в ее ушах, алмазное ожерелье с крупным желто-зеленым алмазом посередине красовалось на ее шее.

– Мне кажется, что в любой момент я могу проснуться, что все это может оказаться сном, – сказала Мишель, поигрывая ожерельем.

– Чепуха, – успокоил ее Франклин, скользнув пальцами по волосам своей жены. – Теперь все это твое.

Он посмотрел на часы.

– Нам не пора?

– Ты уверен, что там не будет много гостей? – спросила Мишель нервно.

Они прошли на первый этаж через холл, украшенный пейзажами Барбизона, написанными Диазом де Ла Пенья, и мавританскими видами, выполненными Мариано Карбо, двумя наиболее популярными художниками у четырехсот самых богатых семейств Америки.

– Кое-кто из друзей семьи, – подбодрил ее Франклин.

Мишель подумала: «Если это так, то для кого были эти горы еды и море вина?»

В течение последней недели Мишель видела, как торговцы и разносчики продуктов сновали в доме. Целая армия уборщиков нагрянула в Толбот-хауз и под пристальным взглядом Олбани навела в нем блеск снизу доверху. Горничные-ирландки, сидя за торжественным обеденным столом, усердно чистили тяжелое столовое серебро и судачили о подарках к Рождеству. Во Фламандском зале, называвшемся так потому, что все его убранство было привезено из Бельгии, из Гента, лакеи заканчивали наряжать елку, уже обвисшую под тяжестью весело сверкающих лампочек, свечей, серпантина, домашней выпечки.

Мишель подумала, что всем наготовленным можно накормить и развеселить по крайней мере шестьдесят человек. Когда она с Франклином спустилась по большой резной лестнице в основной холл, то оцепенела, увидев по меньшей мере в два раза большее количество гостей.

– Роза, что ты затеяла? – спросил Франклин, едва касаясь щеки сестры. – Ты пообещала мне и Мишель спокойное Рождество. Несколько друзей, сказала ты, будет приглашено.

– Ох, Франклин, не будь придирчивым, – ответила Роза, при этом ее улыбка сменилась недовольной гримасой. – Они наши друзья. Кроме того, все хотят увидеть невесту.

Роза, на которой было серое платье в блестках, прошитое серебряного цвета нитками, и алмазная диадема, покоившаяся в ее завитых, уложенных наверх волосах, отступила, оценивающе глядя на Мишель.

– Ты выглядишь просто потрясающе, моя дорогая, – приглушенно сказала она. – Я же говорила, что зеленый – твой цвет.

Мишель нервно улыбнулась. Роза настояла на том, чтобы они пошли выбирать платье на Рождество. Они отправились к кирпичному зданию на Мэдисон-авеню, в котором располагался самый лучший в Нью-Йорке салон мадам Бушар. Мишель спокойно сидела, пока Роза и другие женщины обсуждали наиболее подходящие цвета и выделку ткани. Затем они обратили внимание на покрой платья, после чего перешли к его примерке. Когда же наконец этот шедевр был в руках у Мишель, она осмелилась спросить цену.

– Конечно, вы припозднились со своим заказом, – пропела мадам Бушар монотонно.

Мишель казалось странным, что француженка никогда не говорила на родном языке и даже со своей соотечественницей решила говорить на ломаном английском.

– Обычно я не принимаю заказов менее чем за три месяца.

– Три месяца назад я была на войне, – глухо ответила Мишель.

– Что вы такое говорите? – подозрительно спросила мадам.

Мишель тряхнула головой.

– Я просто сказала, как вы были любезны, найдя время…

– Время – деньги, – произнесла мадам Бушар, очень напоминая Мишель бретонскую крестьянку.

– Вы понимаете, что вам придется заплатить больше.

– Конечно, – быстро согласилась Мишель.

– Но, – прервала ее мадам Бушар, – даже семьсот долларов ничто в сравнении с тем, как вы будете выглядеть.

Мишель чуть не лишилась чувств. «Семьсот долларов!..»

– Конечно же, я запишу это на счет мадмуазель Розы. Я это понимаю.

Когда Мишель сообщила Розе о неприемлемой цене за платье, ее золовка только рассмеялась.

– Считай это моим свадебным подарком тебе.

– Сюда, мои дорогие, – услышала Мишель голос Розы, ставшей между ней и Франклином и взявшей их за руки, – настало время показать вас.

В течение следующего часа Мишель была представлена элите нью-йоркского общества. Каждый представляемый мужчина казался ей богаче и влиятельнее предыдущего; их жены и дочери соперничали по красоте и великолепию нарядов. Мишель не могла не заметить, что очень скоро Франклин стал центром всеобщего внимания. Молодые женщины оставили своих кавалеров и потянулись через комнату поближе к нему, образуя зачарованный кружок веселья и обожания. Стоя одна, Мишель думала, должна ли она заявить о своем присутствии похитителям ее мужа.

– Как поживаете?

Вздрогнув, Мишель обернулась и увидела Монка Мак-Куина, который был очень изящен в строгом белом галстуке и фраке.