Стивен заметил, как шок перешел в злобу.

– В случае, если кто-то из вас думает, что может остановить меня, позвольте напомнить вам, что мне известны все детали того, каким образом вы убили мою мать. Улики могут быть лишь косвенными, но этого больше чем достаточно, чтобы начать расследование. Я думаю, что американское правительство будет сотрудничать с «Глобал Энтерпрайсиз» в попытках определить, чем вызвана смерть одного из самых выдающихся граждан Америки.

Стивен знал, что теперь они его. Как человек, служивший в оккупационных войсках, он видел печать смирения и поражения на тысячах лиц.

Люди из дзайбацу удалились на виллу, снятую для них Юкико.

– У вас есть этому объяснение? – спросил их глава группы. – А угрозы этого гайджина… серьезны?

Юкико все еще не могла осознать те слова, звеневшие в ушах. Если все это было правдой, то где та глубокая могила, в которой она могла бы схоронить свой стыд?

– Он не шутит. Не ошибитесь. Я не могу предложить вам какие-либо объяснения. Услышав о смерти матери, он ликовал, но этого и следовало ожидать. Это то, чего он хотел. Чего мы все хотели.

– А как насчет телефонных звонков, телеграмм, курьеров? – спросил другой.

– Я клянусь, он не покидал острова, – сказала Юкико. – Он ездил в Гонолулу, но не чаще, чем раньше. Не было ни курьеров, ни телеграмм, ни особых звонков. Вероятно, – даже очень, что в «Глобал» воспользовались юридической фирмой в Гонолулу, чтобы связаться с ним, со строжайшей конфиденциальностью. Поверьте мне, никто, а он менее всех, ожидал этого.

– Мы поверили вам, – холодно ответил лидер. – И мы не ожидали этого. Но вам следовало…

Юкико уязвило обвинение, но она не пыталась защищаться; она предала этих людей так же, как Стивен предал ее. За все нужно платить.

– Мы все знали, что Стивена убрали из «Глобал», – сказала Юкико. – У нас было исчерпывающее доказательство, что это решение, – добавила она ядовито, – с которым мы все согласились, было безоговорочным. Поэтому он был для нас прекрасным инструментом. Это именно Роза обманула нас своей слабостью или неосмотрительностью.

– Нет! – ответил другой. – Мы сами отдали в руки Стивена Толбота свое будущее, доверие, а он несколькими словами отнял их у нас. Его рассуждения были верны: мы не можем вернуть того, что по праву наше, и у нас нет способа бросить ему вызов.

Юкико вспыхнула.

– Должен быть выход!

– Нет. И мы не позволим вам еще больше разрушить наши позиции. Есть время для того, чтобы идти вперед и для того, чтобы отступать. Наш выбор очевиден.

– Так что начнем сначала, – горько сказала Юкико. – Среди праха и пепла.

– С одной лишь разницей, – сказал старший, – вы больше не являетесь частью нашей ассоциации.

Юкико повернулась:

– Вы не посмеете оставить меня. Мой отец…

– Мы все очень уважаем память Хисахико Камагучи. Это не мы, а вы опозорили ее. Это вы, а не мы должны расплачиваться.

– Вы забываете, что то, что осталось от индустрии Камагучи, все еще принадлежит мне, – зло сказала Юкико.

– Нет. Американцы не позволят дочери военного преступника стать частью будущих дзайбацу. Мы поможем американцам демонтировать индустрию Камагучи. Со временем ее части снова перейдут в наши руки. Таким образом мы сохраним память о вашем отце.

– А что же станет со мной? – прошептала Юкико. Лицо японца осталось бесстрастным.

– Мы ничего не можем предложить вам. Вы не можете вернуться к гайджину. Вы не можете вернуться домой в Японию. Если в мире и есть место для вас, мы не можем указать, где найти его. Если оно и существует. Это, быть может, дорога вашей кары.

Одно-единственное воспоминание горело в мозгу Юкико, когда она возвращалась в темноте в Коблер-Пойнт: ночь в храме, когда после того, как она привела Стивена Толбота к отцу, она достала пистолет, чтобы защитить Хисахико Камагучи.

«Мне нужно было нажать на курок. Одна секунда, и ничего этого не случилось бы».

Дом был, как и всегда, ярко освещен, но как только Юкико вошла, она почувствовала его пустоту. В саду она нашла слугу Стивена и спросила, где его хозяин.

– В саду, – ответил слуга, явно напуганный и смущенный. – Я уже отвез вещи в аэропорт.

Юкико прошла через внутренний дворик и увидела его, стоящим лицом к океану.

– Я буду скучать по нему, по звуку и запаху моря ночью, – повернулся к ней Стивен. – Ты думала, я уеду не попрощавшись?

– Это было бы более благоразумным. Я могла вернуться, чтобы убить тебя.

– Этим ты бы ничего не добилась. А ты не делаешь ничего до тех пор, пока не теряешь надежды получить что-нибудь взамен.

– Почему, Стивен?

В лунном свете его изуродованное лицо становилось похожим на бледную костлявую маску.

– Позволь мне ответить вопросом на вопрос. Если бы у тебя был шанс сделать то, что ты хотела, без меня, ты бы воспользовалась им?

Даже несмотря на колебания, Юкико знала, что она согласится с его предположением.

– Конечно, ты бы сделала это, – сказал Стивен Толбот. – Потому что мы очень похожи. В конце концов один из нас использовал бы шанс уничтожить другого. Я успел первым.

– Ты не понимаешь, что сделал со мной, – сказала Юкико.

– Конечно. Нет необходимости. Я не боюсь дзайбацу. Они очень долго будут заняты собиранием обломков, очень долго. Ты же, однако, была совсем другой. Я должен был убедиться, что ты никогда не сможешь добраться до меня. Поэтому я предоставил им сделать то, что не мог сам – устранить тебя, сделать тебя изгоем. Ты выживешь, Юкико, но ты меня никогда не запугаешь.

Стивен открыл украшенный восточной резьбой ящичек. Покоясь на основании красного дерева, там лежали два ритуальных меча.

– Твой отец дал их мне незадолго до смерти, – сказал Стивен. – Я помню, он сказал мне, что если человек искусный, то смерть будет безболезненной, если и не мгновенной. Но я забыл спросить, могут ли им воспользоваться женщины, чтобы восстановить честь.

Потом, не говоря ни слова, Стивен прошел мимо нее, как будто ее там вовсе не было.

Перед тем как Николас должен был доставить домой тело Розы, Хью О'Нил судорожно обшаривал подвалы и тайники дома в поисках второго завещания. Были перечитаны все письма, проверена вся частная корреспонденция в Толбот-хаузе и Дьюнскрэге. О'Нил опросил прислугу обоих домов, но даже самые верные из них, такие как Олбани, были не в состоянии помочь ему.

– Довольно, Хью, – сказала ему Кассандра при встрече в конце недели на Нижнем Бродвее.

– Кассандра, ты представляешь себе, что может произойти?

– О, да. Очень многое.

Кассандра осмотрелась. Стол Розы, с аккуратно разложенными бумагами, выглядел в точности так, как в день ее отъезда на Восток. За ним стул, унаследованный Розой от дедушки, который, казалось, ждал свою хозяйку.

Пустота, окружавшая Кассандру, когда она потеряла последнего члена своей семьи, была невыносима, если бы не Николас. В его руках и поцелуях она изливала свою печаль, прижималась к нему холодными ночами. Лишь когда кризис миновал, она смогла думать о будущем.

– Быть может, Роза никогда не думала что-либо оставлять мне в наследство, – сказала Кассандра.

– Вздор! – воскликнул О'Нил.

– А Стивен?

О'Нил глубоко вздохнул:

– Я пытался связаться с его адвокатом в Гонолулу, как того требует закон, но не получил никакого ответа.

– Он не знает, где Стивен?

– Не знает или не хочет говорить.

Кассандра встала и посмотрела в окно на движение по Нижнему Бродвею.

– Я хочу похоронить ее, Хью. Неприлично откладывать похороны. Роза заслужила большего.

Она повернулась к адвокату.

– Я знаю, это долг Стивена, но если он не может или не хочет, то это сделать должна я.

Похороны Розы Джефферсон прошли в маленькой епископальной церкви в Прествике, недалеко от Дьюнскрэга. Всеобщее спокойствие было нарушено прибытием сотен наиболее могущественных людей нации или их уполномоченных. Присутствовала вся знать Уолл-стрита, так же, как и лидеры правительства.