Как хотите!

Опустило солнце осеннее

Свой золотой и теплый посох,

И золотые черепа растений

Застряли на утесах,

Сонные тучи осени синей,

По небу ясному мечется иней.

Лишь золотые трупики веток

Мечутся дико и тянутся к людям:

«Не надо делений, не надо меток,

Вы были нами, мы вами будем».

Бьются и вьются,

Сморщены, скрючены,

Ветром осенним дико измучены.

Тучи тянулись кверху уступы.

Черных деревьев голые трупы

Черные волосы бросили нам,

Точно ранним утром, к ногам еще босым

С лукавым вопросом:

«Верите снам?»

С тобой буду на «ты» я,

Сады одевают сны золотые.

Все оголилось. Золото струилось.

Вот дерева призрак колючий:

В нем сотни червонцев блестят!

Скряга, что же ты?

Пойди и сорви,

Набей кошелек!

Или боишься, что воры

Большие начнут разговоры?

Грозя убийцы лезвием,

Трикратною смутною бритвой,

Горбились серые горы:

Дремали здесь мертвые битвы

С высохшей кровью пены и пана.

Это Бештау грубой кривой,

В всплесках камней свободней разбоя,

Похожий на запись далекого звука,

На А или У в передаче иглой

И на кремневые стрелы

Древних охотников лука.

Полон духа земли, облаком белый,

Небу грозил боевым лезвием,

Точно оно — слабое горло, нежнее, чем лен.

Он же — кремневый нож

В грубой жестокой руке,

К шее небес устремлен.

Но не смутился небесный объем:

Божие ясно чело.

Как прокаженного, крепкие цепи

Бештау связали,

К долу прибили

Ловкие степи:

Бесноватый дикарь — вдалеке!

Ходят белые очи, и носятся полосы,

На записи голоса,

На почерке звука жили пустынники.

В светлом бору, в чаще малинника

Слушать зарянок

И желтых овсянок.

Жилою была

Горная голоса запись.

Там светлые воды и камни-жрецы,

Молились им, верно, седые отцы.

Кувшины издревле умершего моря

Стояли на страже осени серой.

Я древнюю рыбку заметил в кувшине.

Проснулась волна это

Мертвого моря.

Из моря, ставшего серым строгим бревном,

Напилены доски, орлы

Умной пилой человека.

Лестниц-ручьев, лада песен морей,

Шероховаты ступени,

Точно коровий язык, серый и грубый, шершавый.

Белые стены на холмы вели

По трупам усопшей волны, усопшего моря,

Туда, на пролом,

Где орел и труп моря

Крылья развеял свои высоко и броско,

Точно острые мечи.

Над осени миром покорнее воска

Лапти шагают по трупам морей,

Босяк-великан беседует тихо

Со мной о божиих пташках.

Белый шлем над лицом плитняковым холма, степного вождя,

Шероховатые шершавы лестниц лады,

Песен засохшего моря!

Серые избы из волн мертвого моря, из мертвого поля для бурь!

Для китов и для ящеров поляна для древней лапты стала доской.

Здесь кипучие ключи

Человеческое горе, человеческие слезы

Топят бурно в смех и пение.

Сколько собак,

Художники серой своей головы,

Стерегут Пятигорск.

В меху облаков

Две Жучки,

Курган Золотой, Машук и Дубравный.

В черные ноздри их кто поцелует? Вскочат, лапы кому на плечо положив?

А в городе смотрятся в окна

Писатели, дети, врачи и торговцы!

И волос девушки каждой — небоскреб тысяч людей!

Эти зеленые крыши, как овцы,

Тычутся мордой друг в друга и дремлют.

Ножами золотыми стояли тополя,

И девочка подруге кричит задорно «ля».

Гонит тучи ветреный хвост.—

Осени скрипки зловещи,

Когда золотятся зеленые вещи.

Ветер осени

Швырял листьями в небо, горстью любовных писем,

И по ошибке попал в глаза (дыры неба среди темных веток).

Я виноват,

Что пошел назад.

Тыкал пальцем в небо,

Горько упрекая,

И с земли поднял и бросил

В лицо горсть

Обвинительных писем,

Что поздно.

Плевки золотые чахотки

И харканье золотом веток,

Карканье веток трупа золотого, веток умерших,

Падших к ногам.

Шурши, где сидела Шура, на этой скамье,

Шаря корня широкий сапог, шорох золотого,

Шаря воздух, садясь на коней ветра мгновенного,

В зубы ветру смотря и хвост подымая,

Табор цыган золотых,

Стан бродяг осени, полон охоты летучей,

погони и шипа.

Разбейся, разбейся,

Мой мозг о громады народного «нет».

Полно по волнам носиться

Стеклянной звездою.

Это мне над рыжей степью

Осени снежный кукиш!

А осень — золотая кровать

Лета в зеленом шелковом дыме.

Ухожу целовать

Холодные пальцы зим.

Стали черными, ослепли золотые глазята подсолнухов,

Земля — мостовая из семенух.

Сколько любовных речей

Ныне затоптано в землю!

Нежные вздохи

Лыжами служат моим сапогам,

Вместе с плевком вспорхнули на воздух!

Это не сад, а изжога любви,

Любви с семенами подсолнуха.