106. "Весеннего Корана…" Весеннего Корана Веселый богослов, Мой тополь спозаранок Ждал утренних послов. Как солнца рыболов, В надмирную синюю тоню Он ловко ловит рев волов И тучу ловит соню, И летней бури запах свежий. О, тополь-рыбак, Станом зеленый, Зеленые неводы Ты мечешь столба. И вот весенний бог (Осетр удивленный) Лежит на каждой лодке У мокрого листа. Открыла просьба: «Небо дай » — Зеленые уста. С сетями ловли бога Великий Тополь Ударом рога Ударит о поле Волною синей водки. Весна 1919 107. "Над глухонемой отчизной: "Не убей!"…" Над глухонемой отчизной: «Не убей!» И голубой станицей голубей Пьяница пением посоха пуль, Когда ворковало мычание гуль: «Взвод, направо, разом пли! Ошибиться не моги! Стой — пали! Свобода и престол, Вперед!» И дева красная, открыв подол, Кричит: «Стреляй в живот! Смелее, прямо в пуп!» Храма дальнего набат, У забора из оград Общий выстрел, дымов восемь — «Этот выстрел невпопад!» Громкий выстрелов раскат. 18 быстрых весен С песней падают назад. Молот выстрелов прилежен, И страницей ночи нежен, По-русалочьи мятежен Умный труп. Тело раненой волчицы С белой пеной на губах? Пехотинца шаг стучится Меж малиновых рубах. Так дваждыпадшая лежала, И ветра хладная рука Покров суровый обнажала. Я видел тебя, русалку восстаний, Где стонут! 1919 108. Случай Я развеселил суровый чай, Провозглашает невзначай. И пара глаз на кованом затылке Стоит на страже бытия. Лепешки мудрые и вилки, Цветов кудрявая и смелая семья. Прозрачно-белой кривизной Нас отражает самовар, Его дыхание и зной, И в небо падающий пар — Все бытия дает уроки, <Закона требуя взамен> потоки. Бег могучий, бег трескучий Прямо к солнцу <держит> бык, Смотрит тучей, сыплет кучей Черных искр, грозить привык. Добрый бык, небес не мучай, Не дыши, как паровик. Ведь без неба <видеть> нечем, В чьи рога венками мечем. Апрель 1919 109. "Точит деревья и тихо течет…" Точит деревья и тихо течет В синих рябинах вода. Ветер бросает нечет и чет , Тихо стоят невода. В воздухе мглистом испарина, Где-то, не знают кручины, Темный и смуглый выросли парень, Рядом дивчина. И только шум ночной осоки, И только дрожь речного злака, И кто-то бледный и высокий Стоит, с дубровой одинаков. <1919> 110. "И черный рак на белом блюде…" И черный рак на белом блюде Поймал колосья синей ржи. И разговоры о простуде, О море праздности и лжи. Но вот нечаянный звонок: Как Цезарь некогда, до ног Закройся занавесью. Добре! Умри, родной мой. Взоры если Тебя внимательно откроют, Ты скажешь, развалясь на кресле: «Я тот, кого не беспокоят». <1919> 111. Мои походы Коней табун, людьми одетый, Бежит назад, увидев море. И моря страх, ему нет сметы, Неодолимей детской кори. Но имя веры, полное Сибирей, Узнает снова Ермака — Страна, где замер нежный вырей , И сдастся древний замок А . Плеск небытия за гранью Веры Отбросил зеркалом меня. Разбойным взмахом кистеня! 1919–1920 |
