20 апреля 1920 120. Горные чары Я верю их вою и хвоям, Где стелется тихо столетье сосны И каждый умножен и нежен Как баловень бога живого. И нежу собою и нижу. И вы, точно ветка весны, Летя по утиной реке паутиной. Ночная усадьба судьбы, Север цели всех созвездий Созерцали вы. Вилось одеянье волос, И каждый — путь солнца, Летевший в меня, чтобы солнце на солнце менять. Березы мох — маленький замок, И вы — одеяние ивы, Что с тихим напевом «увы!» Качала качель головы. На матери камень Ты встала; он громок Морями и материками, Поэтому пел мой потомок. Но ведом ночным небосводом И за руку зорями зорко ведом. Куда я годую себя и меня. Печаль, распустив паруса, Где делится горе владелицы, Увозит свои имена, Слезает неясной слезой, Изученной тропкой из окон Хранимой хра<мин>ы. И лавою падает вал, Оливы желанья увел Суровый поток Дорогою пяток. 1920 121. Каракурт От зари и до ночи Вяжет Врангель онучи, Он готовится в поход Защищать царев доход. Чтоб, как ранее, жирели Купцов шеи без стыда, А купчих без ожерелий Не видать бы никогда. Чтоб жилось бы им как прежде, Так, чтоб ни в одном глазу, Сам господь, высок в надежде, Осушал бы им слезу. Чтоб от жен и до наложницы Их носил рысак, Сам господь, напялив ножницы, Прибыль стриг бумаг. Есть волшебная овца, Каждый год дает руно. «Без содействия Творца Быть купцами не дано». Кровь волнуется баронья: «Я спаситель тех, кто барин». Только каркает воронья Стая: «Будешь ты зажарен!» Тратьте рати, рать за ратью, Как морской песок. Сбросят в море вашу братью: Советстяг — высок. Конец октября 1920 122. Алеше Крученых Игра в аду и труд в раю — Помнишь, мы вместе Грызли, как мыши, Непрозрачное время? 26 октября 1920 123. Саян I Саян здесь катит вал за валом, И берега из мела. Здесь думы о бывалом И время онемело. Вверху широким полотнищем Шумят тревожно паруса, Челнок смутил широким днищем Реки вторые небеса. Что видел ты? Войска? Собор немых жрецов? Иль повела тебя тоска Туда, в страну отцов? Зачем ты стал угрюм и скучен, Тебя течением несло, И вынул из уключин Широкое весло? И, прислонясь к весла концу, Стоял ты, очарован, Был смутный взор прикован. Пришел охотник и раздел Себя от ветхого покрова, И руки на небо воздел Молитвой зверолова. Поклон глубокий 3 раза, Обряд кочевника таков. «Пойми, то предков образа, Соседи белых облаков». На вышине, где бор шумел И где звенели сосен струны, Художник вырезать умел Отцов загадочные руны. Твои глаза, старинный боже, Глядят в расщелинах стены. Пасут оленя и треножат Пустыни древние сыны. Бегут олени диким стадом. Застыли сказочными птицами Отцов письмена в поднебесьи. Внизу седое краснолесье Поет вечерними синицами. В своем величии убогом На темя гор восходит лось Увидеть договора с богом Покрытый знаками утес. Он гладит камень своих рог О черный каменный порог. Он ветку рвет, жует листы И смотрит тупо и устало На грубо-древние черты Того, что миновало. II Но выше пояса письмен, Каким-то отроком спасен, Убогий образ на березе Красою ветхою сиял. Он наклонился детским ликом К широкой бездне перед ним, Гвоздем над пропастью клоним, Грозою дикою щадим, Доской закрыв березы тыл, Он, очарованный, застыл. Лишь черный ворон с мрачным криком Летел по небу, нелюдим. Береза что ему сказала Своею чистою корой, И пропасть что ему молчала Пред очарованной горой? Глаза нездешние расширил, В них голубого света сад, Смотрел туда, где водопад Себе русло ночное вырыл. |
