94. "Ласок…" Ласок Груди среди травы, Вы вся — дыханье знойных засух. Под деревом стояли вы, А косы Жмут жгут жестоких жалоб в жёлоб, И вы голубыми часами Закутаны медной косой. Жмут, жгут их медные струи. А взор твой — это хата, Где жмут веретено Две мачехи и пряхи. Я выпил вас полным стаканом, Когда голубыми часами Смотрели в железную даль. А сосны ударили в щит Своей зажурчавшей хвои, Зажмуривши взоры старух. И теперь Жмут, жгут меня медные косы. <1916> 95. "Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова…" Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова Явились вы, как лебедь в озере. Я не ожидал от вас иного И не сумел прочесть письмо зари. А помните? Туземною богиней Смотрели вы умно и горячо, И косы падали вечерней голубиней На ваше смуглое плечо. Ведь это вы скрывались в ниве Играть русалкою на гуслях кос. Ведь это вы, чтоб сделаться красивей, Блестели медом — радость ос. Их бусы золотые Одели ожерельем Лицо, глаза и волос. Укусов запятые Учили препинанью голос, Не зная ссор с весельем. Здесь Божия мать, ступая по колосьям, Шагала по нивам ночным. Здесь думою медленной рос я И становился иным. Здесь не было «да», Но не будет и «но». Что было — забыли, что будем — не знаем. Здесь Божия матерь мыла рядно, И голубь садится на темя за чаем. 1916, 1922 96. "Народ поднял верховный жезел…" Народ поднял верховный жезел, Как государь идет по улицам. Народ восстал, как раньше грезил. Дворец, как Цезарь раненый, сутулится. В мой царский плащ окутанный широко, Я падаю по медленным ступеням, Но клич «Свободе не изменим!» Пронесся до Владивостока. Свободы песни, снова вас поют! От песен пороха народ зажегся. В кумир свободы люди перельют Тот поезд бегства, тот, где я отрекся. Крылатый дух вечернего собора Чугунный взгляд косит на пулеметы. Но ярость бранного позора — Ты жрица, рвущая тенета. Что сделал я? Народной крови темных снегирей Я бросил около пылающих знамен, Подругу одевая , как Гирей , В сноп уменьшительных имен. Проклятья дни! Ужасных мук ужасный стон. А здесь — о, ржавчина и цвель ! — Мне в каждом зипуне мерещится Дантон , За каждым деревом — Кромвель. 10 марта 1917 97. Orневоду Слово пою я о том, Как огневод, пота струями покрытый, в пастушеской шкуре из пепла, дыма и копоти, Темный и смуглый, Белым поленом кормил тебя, Дровоядного зверя огня. Он, желтозарный, то прятался смертью За забор темноты, то ложился кольцом, как собака, В листве черного дерева мрака. И тогда его глаз нам поведал про оперение синего зимородка. И черными перьями падала черная ветвь темноты. После дико бросался и грыз, гривой сверкнув золотой, Груду полен среброрунных, То глухо выл, пасть к небу подняв, — от холода пламенный голод, жалуясь звездам. Через решетку окна звезды смотрели. И тебя, о, огонь, рабочий кормил Тушами белых берез испуганной рощи, Что колыхали главами, про ночь шелестя И что ему все мало бы, а их ведь не так уже много. О приходе людей были их жалобы. Даже На вывеску «Гробов продажа» (крик улиц темноты) Падала тихая сажа. 23 октября 1917 98. "А я…" Л. Г. А я Из вздохов дань Сплетаю Береза склонялась к соседу, Как воздух зеленый и росный. Когда вы бродили по саду, Вы были смелы и прекрасны. Как будто увядает день его, Береза шуметь не могла. И вы ученица Тургенева! И алое пламя повязки узла! Может быть, завтра Мне гордость Сиянье сверкающих гор даст. Может, я сам, К 7 небесам Многих недель проводник, Ваш разум окутаю, Как строгий ледник, И снежными глазами В зеленые ручьи Парчой спадая гнутою, Что все мы — ничьи, Плещем у ног Тканей низами. Горной тропою поеду я, Вас проповедуя. Что звезды и солнце — все позже устроится. А вы, вы — девушка в день Троицы. Там буду скитаться годы и годы. С коз Буду писать сказ О прелестях горной свободы. Их дикое вымя Сосет пастушонок. Где грозы скитаются мимо, В лужайках зеленых, Где облако мальчик теребит, А облако — лебедь, Усталый устами. А ветер, Он вытер Рыданье утеса И падает, светел, Выше откоса. Ветер утих. И утух Вечер утех У тех смелых берез, С милой смолой, Где вечер в очах Серебряных слез. И дерево чар серебряных слов. Нет, это не горы! Думаю, ежели к небу камень теснится, А пропасти пеной зеленою моются, Это твои в день Троицы Шелковые взоры. Где тропинкой шелковой, Помните, я шел к вам, Шелковые ресницы! Это, Тонок И звонок, Играет в свирель Пастушонок. Чтоб кашу сварить, Пламя горит. А в омуте синем Листья кувшинок. |
