– Да, если верить Джослин, – ответила Анджела. – Если честно, я просто не знаю. Джослин рассказала Бену какую-то там историю о том, как застала их вместе. Бен считает, что ей можно верить. Бен всегда ведет себя странно, когда дело так или иначе связано с сексом. Сам он ведет почти пуританский образ жизни. Но очень любит копаться в интимной жизни других. В то же время, я думаю, он считает, что раз Дейзи переступила черту, значит, она вполне заслужила все, что с ней произошло.

– И ему, как всегда, ничего не будет. Бен умеет следить за тем, чтобы не написать ничего такого, за чем может последовать обвинение в диффамации.

– Но теперь ему пора наконец дать по рукам. У тебя есть какие-нибудь идеи на этот счет, Джайлз?

– Да. Но сначала изложи мне свои.

– Та линия атаки, которую выбрал Бен на этот раз, делает его уязвимым для контратаки. Я знаю по меньшей мере два способа напомнить ему, что он вряд ли подходит на роль блюстителя нравственности.

– Похоже, наши мысли работают в одном и том же направлении. Не зря я всегда восхищался твоим умом, Анджела.

Анджела улыбнулась одними уголками губ.

– Бен переборщил, написав, что Рейчел Фишер лучше всех подходит на роль министра обороны, потому что она – женщина и ей близки чувства любой матери.

– «Не стоит забывать, что Рейчел Фишер – не только опытный и компетентный руководитель, настоящая хозяйка своего министерства, но и мать, хорошо понимающая чувства всех английских матерей, мечтающих, чтобы их дети могли спать спокойно», – Джайлз так хорошо знал стиль Бена Фронвелла, что мог без труда процитировать любой отрывок из его статьи.

– Я сказала Бену, что вряд ли решение Рейчел избавиться от своего внебрачного ребенка можно считать близким и понятным для английских матерей.

– Что?! Так ты уже разыграла с Беном эту карту?

Грациозным движением Анджела вынула изо рта сигарету и затушила ее в хрустальной пепельнице. Джайлз посмотрел на свою сигарету, с которой вот-вот должен был упасть пепел. Появившийся непонятно откуда официант подставил ему чистую пепельницу.

– Да, я попробовала, – ответила Анджела на вопрос Джайлза. – У Бена был такой вид, словно с ним вот-вот случится инфаркт. Один из моих психоаналитиков сказал как-то, что люди умеют начисто забывать вещи, которые им неприятно вспоминать.

– И что же сказал Бен?

– Сначала ничего. Он, казалось, готов был лопнуть от злости. Но потом Бен сумел взять себя в руки. Он не стал расспрашивать, откуда я обо всем узнала. Просто сказал: «Прошлое есть плошлое. Сейчас никто не станет извлекать все это на свет Божий».

Анджела сделала большой глоток шампанского и продолжала:

– Тогда я сказала ему, что знаю очень многих, кто мог бы воспользоваться этой историей. Во-первых, те, кто знал обо всем, еще работая в «Бастионе» – я, ты, Дейзи, Франсез. И, конечно же, Дейзи наверняка давно уже рассказала об этом Эндрю. И знаешь, что ответил мне этот негодяй?

Джайлз ждал, вопросительно глядя на Анджелу.

– Он сказал, что Эндрю Харвуд никогда не воспользуется подобной информацией. «Ему не позволит его слюнтяйское воспитание», – Анджела передразнила йоркширский акцент мужа. – «Этот благородный джентльмен не захочет снять перчатки и испачкать свои аристократические пальчики, как это делаем мы, кто всего добился сам».

– Он напрасно не вспомнил обо мне. Я давно отбросил повадки джентльмена.

– Зато о тебе вспомнила я, – Анджела наклонилась к Джайлзу, чтобы прикурить от его зажигалки. Со стороны могло показаться, что двое старых друзей спокойно покуривают, предаваясь самым невинным воспоминаниям.

– А ты упомянула о том, что мужа Рейчел видели в баре для голубых? – спросил Джайлз.

– Нет. Я решила сначала посоветоваться с тобой.

Официант поставил перед ними на стол две тарелки суфле из шпината и соусник, в котором дымилась горячая подливка из анчоусов.

Джайлз стряхнул с сигареты пепел.

– Странно, – сказал он. – Я нападал за свою жизнь на очень многих политиков. Но речь всегда шла об их политических грехах и ошибках. Но я не помню, чтобы писал когда-нибудь о чьей-нибудь не слишком высоконравственной личной жизни. Только один раз, и то это предназначалось не для печати. Хотя, по иронии судьбы, тогда это тоже было написано, чтобы позлить Бена Фронвелла. Помнишь, в тот день, когда он уволил меня из «Бастиона»?

– Напомни, что ты написал тогда.

– Незадолго до этого появилась заметка Демпстера о Неле, который затеял какую-то потасовку перед гей-клубом. Бен пытался заставить меня написать комментарий, чтобы скомпрометировать Эндрю. Я решил предложить Бену свою версию. Написал, что драка произошла в тот день, когда в клубе веселились геи обоего пола. И как раз в это время там видели одну женщину – кандидата в парламент от партии тори, которая выходила из заведения под руку с другой женщиной. Я, конечно же, намекал на Рейчел Фишер, но все это предназначалось исключительно для глаз Бена. Как только он прочел «заметку», я был уволен в ту же секунду.

– Вот видишь, эта твоя выдуманная история оказалась почти что предсказанием. Только время немного сместило фокус, но действующие лица почти те же, да и место действия не изменилось.

– Даже если предположить, что я обладаю даром предвидения, все равно от этого становится немного не по себе.

Официант снова подошел к столику, чтобы заменить пепельницу. Анджела и Джайлз решили наконец отдать должное суфле и шпинату.

Закончив есть, Джайлз произнес:

– Что ж, теперь, через пятнадцать лет, я напишу почти такую же историю, но на этот раз для печати. И сделаю это, чтобы остановить все того же Бена Фронвелла. В странном мире мы все-таки живем.

Несколько минут оба сидели молча, затем Джайлз сказал:

– Если я очень постараюсь, то смогу убедить себя, что личная жизнь политика действительно имеет огромное значение, особенно в тех случаях, когда поведение человека идет вразрез с тем, что он проповедует с общественной трибуны. А Рейчел любит упирать на свою приверженность простым вечным ценностям и идеалам. Правда, в последнее время она любит упирать совсем на другое – на то, что женщина способна справляться с мужской работой. Ну что ж, раз твой негодяй-муж посмел тронуть своими грязными лапами нашу Дейзи, придется бороться с ним его же оружием.

– Ты решил коснуться сразу двух опасных тем? – спросила Анджела. – Сразу напишешь и об аборте Рейчел, и о похождениях ее мужа?

– Думаю, да, – Джайлз тяжело вздохнул. – Но и то и другое будет, конечно же, написано между строк. Но Бен Фронвелл наверняка поймет, что, если он не оставит Харвудов в покое, я тоже не пожалею его и Рейчел. Так ты точно ничего не говорила ему о Джордже Бишопе?

– Пока нет, – подтвердила Анджела.

В среду утром Олли Браун приехал на Чейни-стрит к восьми часам – сегодня Эндрю хотел подольше побыть с дочерью, прежде чем его отвезут в министерство.

Когда машина свернула на набережную, Эндрю поглядел на противоположный берег, где стояла под крышей пагоды статуя Будды. Она блестела под лучами солнца, казалась почти что огненной. Когда в этом месте впервые построили пагоду и установили на берегу Темзы статую Будды, Эндрю казалось, что это немного не к месту. Но статуя была очень красива, и постепенно Эндрю привык любоваться по дороге на работу золотым Буддой, сидящим со скрещенными ногами и равнодушно наблюдающим за медленным течением реки. Подумав о том, куда он сейчас едет, Эндрю вдруг почувствовал себя почти безоблачно счастливым. Сейчас он проведет полчаса с дочерью, они будут болтать о том, о сем, а ведь всего неделю назад Эндрю вовсе не был уверен, что сможет когда-нибудь поговорить с Софи.

Эндрю посмотрел на часы. Рядом, поверх красного портфеля, лежали две утренние газеты, которые он не успел просмотреть дома. Лучше начать с «Экспресса» – это не займет много времени.

Однако, просматривая газету, Эндрю наткнулся на очередную статью, в которой обсуждалось его будущее.