Для Анджелы наивысшее наслаждение в постели с мужчиной, пожалуй, заключалось не в самом половом акте, а в возможности полежать вот так и поболтать, когда все уже закончено.

Это было довольно странно – в принципе Анджеле нравилось раздеваться перед мужчиной, заниматься любовью, но ни с одним из партнеров она не испытала до сих пор тех безумных оргазмов, о которых рассказывали ей подруги. Иногда ей даже казалось, что она любит ложиться с мужчинами в постель только потому, что хочет, чтобы ее телом постоянно восхищались. Психоаналитик, к которому однажды обратилась Анджела, должно быть, был прав, когда поставил диагноз «классический нарциссизм». У Анджелы были небольшие упругие груди. Она положила ладонь на правую грудь и стала любоваться аккуратно обточенными коралловыми ногтями. Затем Анджела коснулась ногтем соска. Позже, когда Джайлз уйдет, она использует эту руку совсем по-другому. Но пока торопиться незачем.

– Франсез рассказывает тебе о своих женщинах? – спросила Анджела.

– Иногда.

Джайлз приподнялся на локте и затушил сигарету.

– Ты ревнуешь?

– Думаю, что, наверное, должен бы, – ответил Джайлз. – Но, с другой стороны, это ведь, в общем-то, не соперничество. С ними одно, со мной другое. К тому же Франсез говорит, что бисексуальность только усиливает ее темперамент. Возможно, на самом деле это возбуждает и меня. Я имею в виду сознание того, что Франсез спит иногда с женщинами. Никогда еще не спал с женщиной, которая умела бы, как Франсез, тонко, но ясно показать мне, как доставить ей наивысшее наслаждение. Она говорит, что научилась этому, занимаясь любовью с женщинами.

Анджела надолго задумалась. Она вот не спит с женщинами, но тоже прекрасно знает, как довести себя до оргазма.

– А у Франсез есть постоянная подружка? Или только случайные связи?

– Мы с Франсез совсем недавно «стали близки», как писали раньше в романах. И поэтому еще не до конца изложили друг другу свои истории болезни. Не исключено, что ты знаешь о ее личной жизни больше, чем я.

– В этом смысле Франсез – очень странный человек. Она говорит обо всем так прямо и открыто, но, закончив разговор, понимаешь, что ты, в общем-то, ничего о ней не узнала. Тебе не кажется, что ей нравится Дейзи?

– Может быть. Но она знает о великой любви Тюльпанчика к Карлу Майеру. А поэтому я думаю, будет очень осторожной, чтобы не лишиться дружеского расположения Дейзи.

– Ты скучаешь по «Бастиону»?

– Иногда. Между мной и Беном всегда было молчаливое соревнование – насколько далеко я рискну зайти и сможет ли он подмять меня под себя. А теперь, в «Стейтсмене», где каждый ругает правых, мне уже не надо грести против течения. Поэтому мои заметки стали менее задиристыми, а читателям нравилась именно моя язвительная бравада. Я собираюсь когда-нибудь заняться исследованием психологии читателей и выяснить, почему им так нравится, чтобы их злили.

– Но зато ты можешь утешать себя тем, что не состоишь больше на жалованье у врага, – сказала Анджела. – Хотя ты, слава Богу, не зациклен на таких вещах. Больше всего мне не нравится в левых эта их напускная щепетильность. Особенно у женщин. Единственное, что мне нравится в фашистских тиранах, это то, что они не лицемерили.

– Возможно, ты права. Вот и Бена Фронвелла можно обвинить в чем угодно, только не в лицемерии. Он на сто процентов уверен, что всегда прав, и не собирается этого скрывать.

Джайлз приподнялся на локте и протянул Анджеле полупустую пачку сигарет. Затем взял одну сам и щелкнул ярко-красной зажигалкой «Данхилл», которую как-то во время одной из дружеских попоек подарил ему Нел Харвуд.

Еще несколько минут Анджела и Джайлз молча лежали рядом, думая каждый о своем. Затем Джайлз потушил сигарету и отправился в ванную.

Приняв душ, он вернулся в спальню и стал собирать разбросанную по полу одежду. Анджела зажгла еще одну сигарету и подумала о том, как красиво смотрятся цветы в ногах кровати.

– Мне подняться и подождать? – спросил Эндрю Харвуд в микрофон переговорного устройства, висящего в подъезде Дейзи.

– Не стоит – я почти готова.

Ну просто смешно! Дейзи поднялась сегодня рано, и делать ей было практически нечего, но вот уже больше восьми часов, а она до сих пор не готова. Слава Богу, Эндрю не из тех, кто приходит точно к назначенному времени.

Сегодня Дейзи было на что списать свое опоздание. Все дело в том, что ее квартирная хозяйка, как и все англичане, не любит яркого света. И почему в этой стране так любят темно-бордовые абажуры, да еще с кистями. Дейзи стояла прямо под лампой с зеркалом в одной руке, и все равно свет был таким тусклым, что она попала кисточкой с тушью в левый глаз. И дело даже не в том, что ей было больно. Но от испуга Дейзи сморгнула, а на ресницах еще не успела высохнуть тушь. И вот теперь под глазами оказались черные разводы. Она быстро сняла их очищающим кремом. Черт побери! Уж теперь придется краситься осторожнее.

Покончив с этим нелегким делом, Дейзи выглянула в окно. Бежевый «симитар» Эндрю стоял у тротуара напротив подъезда. Она схватила пиджак, захлопнула дверь и сбежала по ступенькам.

Машина была пуста.

Но Дейзи тут же увидела Эндрю. Он, видимо, решил немного размяться и теперь спешил к ней с другой стороны Лоуэр Слоун-стрит. Эндрю открыл перед Дейзи дверцу машины, улыбнулся, поздоровался и вопросительно взглянул на часы.

Ресторан, куда они поехали на этот раз, находился на повороте Пимлико-роуд. Зал был маленьким, но столики стояли достаточно свободно. Ресторан содержали супруги-итальянцы, а их два сына работали официантами. Все четверо тепло приветствовали Эндрю.

– Давай рискнем заказать мартини, – предложил Эндрю. – Конечно, здесь вряд ли сумеют сделать как в «Ланганз».

Эндрю дал итальянцам точные инструкции, и через несколько минут Луиджи, улыбаясь, появился с подносом. В каждом бокале плавали лимонные корки и по три оливки.

– Для ровного счета, – пояснил Луиджи.

Они заказали устрицы. Эндрю снова спросил Дейзи, почему она не хочет попробовать заниматься скульптурой в свободное время.

– Почему бы тебе не снять студию? Здесь можно платить подешевле, если пользоваться ею только в выходные. Нел ходит в «Челси Артс клуб». Он мог бы тебе что-нибудь посоветовать.

Дейзи медленно и с удовольствием потягивала кьянти. Глаза девушки сияли. Так, значит, Эндрю все-таки думает о ней, пытается проявить заботу!

– Все же я думаю подождать с этим до возвращения домой, – сказала Дейзи. – Год пролетит быстро. Я ведь еще не обследовала пригороды Лондона, кроме тех, что ближе всего – Кью, Чизвик-хаус, Хэмптон Корт. На прошлой неделе мы с Франсез проехали на катере от Вестминстера до Гринвича. На обратном пути пошел дождь. Мы плыли по Темзе, а по окнам стекали дождевые капли. Странное ощущение. Мне понравилось. В Филадельфии и Нью-Йорке большую часть года так жарко, что мы буквально молимся, чтобы пошел наконец дождь. Лондонцы считают дожди проклятьем, а для меня они связаны с облегчением, обновлением. К тому же это красиво.

Эндрю улыбнулся.

Только за вторым блюдом Дейзи решилась наконец начать разговор о том, что волновало ее последнее время.

– У нас в «Бастионе» часто говорят об амбициях разных политиков. – Дейзи не могла вспомнить точно слова Бена во время их напряженного ланча в «Лесгарот». Что-то о том, что высокородные тори считают, что с рождения имеют право управлять людьми. – А какая у тебя конечная цель в политике?

Эндрю закурил сигарету и немного растерянно оглядел зал. Затем он снова взглянул на Дейзи.

– Думаю, больше всего мне хотелось бы стать министром иностранных дел. Но я где-то прочел, что Иен Маклевуд призывал не верить ни одному политику, который утверждает, что не хотел бы стать премьер-министром. Не уверен, что он прав, но иногда понимаю, почему он так написал.

– А почему бы тебе не стать премьер-министром?

– Я люблю потакать своим слабостям. В жизни столько всего интересного, кроме политики, а у премьера нет на все это времени. Только представьте, что вы вышли замуж за Даунинг-стрит десять. А именно это может сказать про себя любая жена премьер-министра. Или муж. Думаю, Дэнису Тэтчеру придется когда-нибудь ощутить это на собственной шкуре.