Дейзи дежурила в больнице почти каждый день, а иногда оставалась и на ночь.

Утром Олли заезжал за Эндрю немного раньше и по дороге на Ричмонд-террас завозил его посмотреть на дочь. В первые дни после аварии Эндрю еще раз возвращался в больницу днем или вечером.

После операции Софи вновь поместили в палату интенсивной терапии. Еще через две недели девочку перевезли в отделение неврологии. Она по-прежнему оставалась в коме. В палату Софи поставили узкую кровать, чтобы Дейзи могла иногда прилечь отдохнуть. Когда она оставалась на ночь, то тоже предпочитала спать на этой кровати, а не в специальной комнате, отведенной для «гостей». Дейзи все время разговаривала с Софи, а иногда даже читала ей вслух.

Когда приезжал Эндрю, Дейзи всегда выходила из палаты и отправлялась бродить по бесконечным больничным коридорам. Если не было дождя, она обычно гуляла по Вестминстерскому мосту. Дейзи часто останавливалась посередине и, облокотившись о перила, смотрела на струящиеся под ногами воды Темзы. «Время, как вечно текущий ручей, уносит прочь…» Она всегда терпеть не могла эти стихи, однако теперь, глядя на серую воду, текущую под мостом, Дейзи не в состоянии была испытывать никаких сильных чувств. Она словно носила внутри большой кусок свинца. Вода тоже казалась иногда свинцовой. Подняв голову, Дейзи глядела на небо. Даже когда погода была безоблачной, небо все равно было свинцовым. Постояв несколько минут, Дейзи поворачивалась и медленно брела к зданию больницы. Мимо, почти касаясь Дейзи кузовом, проезжали грузовики. Водители высовывались из окон и что-то раздраженно кричали. Дейзи ничего не замечала.

Иногда она все же ночевала на Чейни-стрит и каждый день проводила дома по несколько часов. Мэтти проводил целые дни у друзей, но если он все же оказывался дома, когда приходила Дейзи, оба бывали рады встрече друг с другом. Хотя Дейзи трудно было общаться даже с сыном.

Ей все равно приходилось вести хозяйство, отвечать на письма, оплачивать счета. Труднее всего было заставить себя позвонить кому-нибудь по телефону. Мать Эндрю была одной из немногих, кто понимал состояние Дейзи. Она раз в неделю писала невестке ободряющие письма, но, когда ей становилось необходимым обсудить с кем-нибудь состояние внучки, леди Харвуд звонила Нелу. В общем, она прекрасно понимала, что ни Эндрю, ни Дейзи не звонят ей только потому, что не могут сказать ничего нового.

Леди Харвуд и сэру Эдварду сообщили об аварии через час после того, как она произошла. Мартин Троуэр позвонил родителям Эндрю, чтобы им не пришлось узнавать о случившемся из газет. Когда на следующий день леди Харвуд разговаривала по телефону с Эндрю, она сказала, что хочет приехать и пожить с ними на Чейни-стрит, чтобы помочь вести хозяйство.

«Я поживу у вас, сынок, чтобы Дейзи могла спокойно уходить в больницу, не волнуясь за Мэтти, – сказала она. – Вам с Дейзи не придется обо мне заботиться. Конечно, у вас там есть Ингрид, но это ведь не то». – «Спасибо, мама, – ответил на это Эндрю. – Но, думаю, нам с Дейзи лучше сейчас побыть одним. Когда нам понадобится помощь, я дам тебе знать».

Эндрю не решился произнести вслух, что ни у него, ни у Дейзи просто не хватило бы душевных сил общаться каждый день с кем-либо посторонним, насколько бы непритязателен он ни был. Леди Харвуд и не надо было объяснять подобных вещей – ей стоило только вспомнить свое собственное состояние после смерти Доналда.

Мать и невестка Дейзи тоже вызвались приехать в Лондон, чтобы хоть как-то ее поддержать.

Когда Мартин Троуэр сообщил родителям Дейзи о том, что произошло, в Филадельфии была половина шестого утра. И только часов в двенадцать следующего дня миссис Брюстер удалось поговорить с дочерью по телефону.

– Спасибо, мама, – ответила Дейзи на предложение миссис Брюстер. – Но вам лучше немного подождать с приездом. Как только вы сможете чем-то помочь, я позвоню. А сейчас нам с Эндрю лучше побыть вдвоем.

В первые две недели после аварии Нел почти каждый день ночевал в доме брата. Мэтти был рад присутствию дяди. Он тяжело переносил несчастье, случившееся с Софи, и не менее тяжело – состояние родителей. Мэтти приезжал иногда в больницу и там, сидя на краешке кровати Софи, расспрашивал о ее здоровье Дейзи. Иногда мальчику казалось, что все это происходит во сне.

Через две недели Мэтти отправили в Шропшир к бабушке и дедушке. Затем он должен был поехать до конца лета в Италию с одним из своих школьных приятелей, у родителей которого была вилла близ Вероны.

В первые дни после аварии Дейзи заходила иногда в студию. Она развязывала пластиковые мешки, покрывавшие три незаконченных бюста, рассеянно проверяла влажность гипса и снова и снова надевала мешки на головы статуй. Однажды она забыла завязать мешок вокруг гипсового горла Карла Майера, потом долго не заходила в студию и через две недели обнаружила, что гипс стал абсолютно сухим.

Помощники Эндрю по-прежнему клали ему в портфель листочек с распорядком дня, который он должен был отдать Дейзи. Эндрю оставлял листок на столе у себя в кабинете, рядом с тем креслом, на котором обычно сидела Дейзи, когда они разговаривали тут раньше по вечерам. Когда вечером Эндрю возвращался домой, листочек лежал на том же самом месте. Эндрю бросал его в мусорную корзину и клал на стол другой – с распорядком дня на завтра.

Теперь Эндрю чаще удавалось обедать дома. В июле, пока Мэтти не уехал к бабушке, придя домой, Эндрю обычно заставал Дейзи у плиты. Мэтти обедал теперь вместе с родителями.

Выходные проходили по-разному, но теперь, когда Эндрю отправлялся в свой избирательный округ, Дейзи никогда не ездила с ним. Если он успевал закончить дела в Уэймере в субботу, то иногда заезжал переночевать в Лонг-Грин.

Когда Дейзи ночевала дома, они с Эндрю спали вместе. Иногда Эндрю засыпал, обняв жену, но Дейзи, даже во сне, не обняла его ни разу.

Два раза Эндрю и Дейзи пытались поговорить о возникшем между ними отчуждении.

– Мы оба сейчас в ненормальном состоянии, – сказал Эндрю. – Если бы это было не так, ты смогла бы наконец понять, что мои слова в ту ночь не имеют никакого значения.

– Нет, Эндрю, – ответила Дейзи. – Ты имел в виду именно то, что сказал. Я видела это по твоему лицу.

– Дейзи, представь себе, что тебя пытают и, когда боль сделалась совсем невыносимой, ты закричала: «Оставьте меня! Пытайте Эндрю!» Я бы прекрасно понял, что нельзя обвинять тебя за эти слова. Так и с тем, что сказал тебе я. Все это еще ужаснее, потому что я повторил именно тот вопрос, который ты все время задавала себе сама: «Зачем я заставила ее опустить это чертово письмо?» Но мы ведь оба знаем, что это дурацкий вопрос. Когда такое случается, те, кто был рядом, всегда ищут вину в себе.

– В той самой книге Оруэлла, после того, как Уинстон сказал «пытайте Джулию», между ними никогда уже не было прежних отношений.

– Но ведь это книга. А мы – два живых человека, которые любят друг друга. И сейчас мы нужны друг другу гораздо больше, а не меньше, чем раньше. Неужели ты не можешь открыть для меня свое сердце, Дейзи?

– Я бы очень хотела сделать это, Эндрю, но я не знаю как.

Вторая попытка Эндрю приблизиться к жене тоже оказалась неудачной. После этого он стал спать в гардеробной.

Несчастный случай с дочерью министра обороны широко освещали все национальные газеты. Время от времени на их страницах появлялись коротенькие заметки, сообщавшие о том, что Софи Харвуд по-прежнему находится в коме.

В министерстве и в палате общин у Эндрю постоянно справлялись о здоровье дочери. Друзья выражали соболезнования письменно или по телефону.

Однажды, вернувшись вечером в пустой дом, Эндрю взял с оттоманки несколько писем. Сначала он вскрыл и прочитал те, что были адресованы мистеру и миссис Харвуд. Затем, тяжело вздохнув, Эндрю распечатал конверт, адресованный ему лично. Письмо было написано от руки на бланке палаты общин: