Журналисты тоже радовались произошедшим переменам, хотя не все говорили об этом вслух. Было гораздо приятнее работать, не завися от капризов печатников, которые могли очередным актом неподчинения администрации перечеркнуть результат работы автора в течение недели. Хотя, конечно, всем им жалко было расставаться с родной Флит-стрит и переселяться в пустые доки и склады, тянущиеся к востоку от Тауэр-бридж. Теперь дорога в Сити занимала полчаса туда и полчаса обратно. Это было очень неудобно, когда требовалось успеть в Уэст-энд на ланч с очередным министром кабинета или другим важным источником информации, а от коротких деловых встреч в середине дня пришлось практически отказаться.

«Бастион» разместился после переезда в огромном четырехэтажном здании, где раньше находился склад. Кирпичные стены были построены в тысяча восемьсот двадцатом году. В восемьдесят восьмом году, перед переездом газеты, здание было заново отделано изнутри. Теперь в интерьере преобладал белый цвет, кругом было люминесцентное освещение. Напротив здания, по ту сторону Темзы, стояли точно такие же склады постройки времен королевы Виктории, которые тоже были перепланированы, и теперь там находились элегантные, отделанные по последнему слову офисы преуспевающих чиновников из Сити. Из окон, выходящих на запад, виднелся за поворотом Темзы Тауэр-бридж и башенки самого Тауэра на фоне низкого неба.

Комната для журналистов занимала практически весь верхний этаж здания. Здесь стояли около ста столов. На каждом красовались теперь мониторы и клавиатуры компьютера, обеспечивавшие немедленный доступ к общему банку данных. В конце зала находилась дверь, за которой сидели в небольшой приемной два личных секретаря главного редактора и дальше, в личном кабинете, сам Бен Фронвелл.

Кабинет Бена был почти точной копией прежнего, на Флит-стрит – белые стены, черный ковер, черная мебель и массивный письменный стол красного дерева. Огромный диван пришлось недавно перетянуть. Кожа двух кресел от Имса тоже успела пообтрепаться за пятнадцать лет пользования. За спиной Бена красовалась все та же огромная карта Великобритании.

Сегодня была суббота, и в этот вечерний час лишь немногие сотрудники еженедельника все еще сидели за своими столами. Почти все они – кроме младших редакторов – разговаривали по телефону. Секретари отделов уже ушли, а большинство журналистов, ответственных за номер, были внизу, в талерной.

Бен, Джойс и Томми вышли из лифта. Девушка сразу направилась к своему столу, а Томми Лоуэлл последовал за главным редактором в его кабинет.

В приемной никого не было: одна из личных секретарей Бена всегда уходила по субботам в семь, вторая – в девять. Дверь, ведущая из приемной в кабинет, была открыта настежь.

– Звони прямо отсюда, – распорядился Бен. – Если не достанешь Харвуда или кого-нибудь из его свиты, доберись до кого угодно из министерства обороны и заставь сказать хоть что-нибудь. Я сажусь писать новую редакционную статью.

Смертоносную игрушку Бена Фронвелла – колонку, подписанную его именем, – обычно помещали в центре первой страницы. Кроме этого, в верхней четверти обычно печатали еще одну редакционную статью без подписи. Иногда ее писал под наблюдением Бена кто-нибудь из его заместителей, но чаще всего он делал это сам.

Бен зашел в кабинет, оставив дверь в приемную по-прежнему открытой.

Дейзи лежала в постели, укрывшись простыней, заменявшей в жаркое время года одеяло, и ждала Эндрю. На ней ничего не было, кроме плоской золотой цепочки, напоминавшей змейку. Через стену ей были слышны шаги мужа в соседней комнате, служившей ему кабинетом. Эндрю, шутливо поддразнивая самого себя, пообещал «присоединиться» к жене минут через десять. Дейзи очень любила такие вечера, когда им удавалось лечь в постель пораньше, до того, как оба устанут настолько, что хватит сил только обняться и заснуть. Эндрю любил пошутить и на эту тему. Он говорил о таких вечерах, что они «просто ложатся спать пораньше». В последнее время они все реже и реже могли позволить себе такую роскошь.

Дейзи была замужем за Эндрю уже пятнадцать лет, но ее по-прежнему волновало и даже как бы немного интриговало все, что касалось мужа. Она гордилась тем, что Эндрю стал одним из ведущих министров кабинета. Хотя иногда буквально ненавидела красные портфели с документами, которые Эндрю приносил из министерства, чтобы поработать дома.

Чуть раньше Дейзи приняла ванну и, втирая в тело специальный крем, позволила себе роскошь помечтать о том, что произойдет после того, как хлопнет дверь кабинета и через несколько секунд на пороге спальни появится Эндрю. Она почувствовала при этом легкую дрожь и тут же переключила мысли на другую тему – совсем немного, и уж тогда она сможет дать волю охватившему ее желанию.

Выйдя из ванной, Дейзи прикрепила на дверь спальни со стороны коридора специальную табличку, слегка потрепанную от долгого употребления, на которой было написано «Не беспокоить!». Табличку эту несколько лет назад подарила родителям на рождество Софи. Дейзи сама попросила дочь о таком подарке. Софи нарисовала вокруг надписи разноцветных птичек и ярко-розовые сердечки. Мэтти попросили тогда сделать точно такую же табличку для спальни родителей в загородном доме в Уэймере, чтобы мальчик не чувствовал себя не у дел. На его табличке была та же самая надпись «Не беспокоить!» – однако она вышла не такой красивой: Мэтти явно не хватало художественного вкуса старшей сестры. Дейзи очень не любила запираться от детей на ключ, и таблички оказались вполне подходящей заменой замка. Только один раз – вскоре после того, как дети преподнесли родителям свои подарки, – Мэтти, не обращая внимания на табличку, все-таки ворвался в спальню родителей. Хотя это произошло не в самый пикантный момент, Эндрю довольно резко отчитал сынишку, и с тех пор никто больше не забывал обратить внимание на предупреждающий знак. Дети усвоили для себя, что не имеют права нарушать покой родителей, и смирились с этим, хотя Мэтти иногда позволял себе немного поворчать.

Когда родители уединялись в спальне, Дейзи обычно просила детей отвечать на телефонные звонки и записывать, кто звонил.

– Мы с папой решили немного отдохнуть и не хотим, чтобы нам мешали, – говорила она.

Сейчас Дейзи не стала беспокоить детей – было уже начало одиннадцатого, а им обычно не звонили в столь позднее время.

Наконец Дейзи услышала, как открывается дверь кабинета.

И тут же раздался звонок секретного телефона правительственной связи, стоявшего на столе у Эндрю.

Стена заглушала голос мужа, и Дейзи не могла расслышать слов.

Через пять минут дверь спальни наконец-то открылась. Эндрю поглядел на ожидавшую его жену, закрыл за собой дверь, подошел к постели и прилег рядом. Протянув одну руку, он дотронулся до золотой змейки на шее Дейзи.

– Мне очень жаль, дорогая. Звонил дежурный по министерству. Там что-то случилось. Так что не удастся нам сегодня «просто лечь спать пораньше».

Он печально улыбнулся, нагнувшись, нежно поцеловал жену в грудь, на которой покоилась змейка, затем поднялся.

Оба прекрасно слышали, что в кабинете за стенкой снова звонит телефон – на сей раз обычный, городской.

– Тебе не трудно будет ответить, Дейзи? – попросил Эндрю. – Мне надо несколько секунд, чтобы сосредоточиться.

Дейзи потянулась к отводной трубке, висевшей рядом с постелью.

– Алло?

– Это миссис Харвуд?

– Да.

– Говорит Томми Лоуэлл из «Бастиона». Мы не общались лет пятнадцать. Но, надеюсь, у тебя хорошая память.

– Привет, Томми. Ну конечно, я тебя помню. Как дела? – свободной рукой Дейзи натянула повыше простыню, под которой лежала.

– Да все, в общем, по-прежнему. Вот только внешне я точно не помолодел. Слушай, твой муж дома? Мне надо обсудить с ним кое-что очень важное.

Дейзи заколебалась.

– А ты не мог бы объяснить мне, Томми, о чем идет речь?

Она быстро взглянула на стоящего в дверях Эндрю.