Короче, решение принято не было, если не считать того, что все, замеченные в промывании грибов над ванной, были направлены на уборку мусора в кабинете Крутого.

Лида Мещерякова из отдела общества, которой тоже предстояло принять участие в субботнике, схватила меня за руку и потащила с собой.

— Поболтаем, пока я буду переодеваться. Синявский приходил пять раз, говорила она, стаскивая через голову платье, гораздо более подходящее для коктейлей, чем для уборки мусора. — У тебя ничего простенького здесь нет? Свитера или халатика? Орал, ногами топал. Меня чуть не убил. Хороший он у тебя, тьфу, зацепилось, посмотри, что там… Да, тебе тоже обещал райскую жизнь, сказал, что просто так ты от него не отделаешься, убьет обоих. Сань, загляни к Аське, а то я уже голая, попроси у нее маечку. У них в шкафу валялись какие-то тряпки.

— Кого «обоих» он убьет?

— Тебе какая разница, кого еще. Главное, что среди них есть ты.

— Но людей-то жалко.

— Принеси маечку, будь человеком. Я принесла Лиде грязную майку из секретариата, и в тот момент, когда она брезгливо ее осматривала, появился Савельченко. Странного в этом не было ничего — у него был удивительный нюх на голых женщин. Стоило кому-либо из наших девиц начать примерять колготки или лифчик, неизменно распахивалась дверь, и появлялся Вячеслав Александрович Савельченко, начальник коммерческого отдела. Редакционные девушки к этому давно привыкли и стеснения в подобных ситуациях не испытывали никакого. Лидино поведение было лучшим тому доказательством.

— Вот, — мрачно сказала она Савельченко, как только он возник на пороге, — вот скажите, Вячеслав Александрович, можно такую гадость на себя надевать?

— В принципе для мытья полов — самая подходящая одежда, — сказал Савельченко, — только советую вам снять французское белье.

— Во-первых, оно английское, — ответила Лида, — а во-вторых, другого белья у меня здесь нет. А-а, ладно. — Она натянула на себя майку и отправилась в "Финансы и бизнес". И тогда Савельченко обратил внимание на меня, хотя смотреть было особо не на что — я была не просто одета, а одета сверх всякой меры.

— Здравствуйте, Александра. — Он медленно прошел через комнату и сел напротив меня. — Скучал. Ждал. Надеялся.

— На что? — мрачно спросила я.

— Все на то же. Вы же знаете, Александра, много мне от вас не надо. Просто знать, когда вы будете моею.

Я виновата развела руками:

— Боюсь, в ближайшее время не получится.

— Дела?

— Да.

— Но ведь каждый человек имеет право на отдых, — доверительно сообщил Савельченко.

— И отдых распланирован.

— Весь?

— Весь.

— Тогда так поступим: я жду вашего ответа в течение недели, а потом перехожу к решительным действиям. — Он встал и аккуратно придвинул стул к стене.

— Вы меня пугаете, Вячеслав Александрович?

— Боже сохрани! Ставлю в известность. Предупрежден — значит вооружен, не так ли? — он отвратительно улыбнулся. Я уверена, что ровно так улыбаются крокодилы перед тем, как сожрать свою жертву.

— Не так. У меня, если я вас правильно поняла, нет выбора?

— Вот именно. Хотя выбор всегда есть, главное — не ошибиться. Кстати, мы сейчас меняем компьютеры в отделах. У вас, кажется, старый и плохой?

фу, какая дешевка! Я даже взбодрилась после столь щедрого жеста.

— Спасибо, меня устраивает мой, я привыкла.

— Но мы меняем ВСЕМ.

— Тогда зачем спрашиваете? Всем так всем. Вячеслав Александрович был маленьким человечком крупного телосложения, сидящим на мешках с деньгами. Он мог их давать (не мешки, а деньги), мог не давать, мог давать, но мало, мог (вдруг!) дать побольше… Он был всесилен, а потому строг. Он журил журналистов за "слабоватые заметки", а они, томясь мыслями о деньгах, покорно выслушивали его нарекания; он позволял себе безобразные высказывания, типа "мы вас кормим, так что вы уж…", и знать не знал, что ему отвечают, потому что ответы цедились ему вслед лишь с большого расстояния. Он внимательно следил за своей внешностью, ходил по редакции с теннисной ракеткой, покупал самые модные одеколоны, поэтому от него отвратительно пахло сладкой парфюмерией, и курил четыре сигареты в день, потому что "это еще не вредно". Он был не великим, но ужасным, и он за мной «ухаживал». Короче, в жизни мне очень не везло.

Однажды Савельченко навалял объемную справку о редакционных расходах и «по-дружески» показал ее мне. Из справки явствовало, что отдел происшествий сжирает чуть ли не треть газетных денег, следовательно, половину штатных единиц названного отдела следует немедленно сократить.

— Долг велит мне довести эти данные до сведения руководства, — скорбно заметил Савель-ченко. — Я же отвечаю за расходование средств.

— Почему вы думаете, Вячеслав Александрович, что сократят именно меня? — поинтересовалась я.

— А кого же? Пуприянова не сократят, он начальник. Дубика только что переманили из «Комсомолки», не для того же, чтобы выгнать. Полгода за ним гонялись. Майоров — любимчик главного, вы же знаете. А Лобова собирается в декрет, так что КЗоТ на ее стороне. Но я могу, поверьте, могу поступиться совестью и не давать хода этой служебной записке.

Так что, припертая к стенке его железными нежностями, я даже побывала у него в гостях, наивно полагая, что ему требуется лишь один визит и лишь с одной целью. Под лозунгом "пусть подавится, собака" я набралась решимости принести себя в жертву родной газете, из которой мне ужас как не хотелось уходить, тем более из-за Савельченко. Однако я себя переоценила. Когда ровно через три минуты после прихода он плюхнулся на диван (а чай попить? а поговорить?) и томным голосом сказал: "Сядь со мной рядом", у меня от отвращения даже голова закружилась.

— Чайку попьем? — спросила я дрожащим голосом.

— Девочка! У меня есть кое-что получше чая. — И Савельченко извлек из холодильника бутылку игристого вина. — Вот. Берег к такому случаю.

После чего удалился в ванную, велев мне накрывать на стол.

Кухня Вячеслава Александровича была, мягко говоря, не в идеальном состоянии, и я на нервной почве принялась за уборку. Когда он вышел из ванной в коротком шелковом халате с драконами, на меня обрушилась настоящая тошнота. А уж когда он подошел ко мне и потерся носом о мое плечо, что, вероятно, свидетельствовало о нежных чувствах, мне и вовсе стало дурно. К тому же я никогда не видела его лица так близко и впервые смогла оценить его красоту. Лицо его почему-то лоснилось (не умывался он там, в ванной, что ли?), и еще меня поразили широкие поры и мелкие угри на носу. Почему я не замечала этого раньше? Может, он пудрится перед выходом на работу?

Изо всех сил борясь с рвотным рефлексом, я сказала: "Сейчас, сейчас, только раковину домою. Нет ли у вас чистящего порошка?"

— Порошка? Нет, кажется, — удивленно ответил он.

И тогда я, как ненормальная, рванула к двери, бормоча на ходу, что "одну минуточку, я сейчас быстренько сбегаю и куплю".

— Как порошок? — поинтересовался он на следующее утро. — Удалось купить?

— В вашем районе — страшный дефицит. До ночи бегала по магазинам нигде ничего.

Санкции последовали немедленно. Меня вычеркнули из списка делегации, которая должна была ехать на какой-то там форум в Швецию, и "что-то не получилось" с выделением мне бесплатной путевки на Кипр, хотя почти всем сотрудникам газеты коммерческий отдел сделал такой подарок к отпуску.

Пришлось идти к главному — не с тем чтобы требовать поездку, а для того чтобы прояснить, будет-таки сокращение в отделе или нет.

— Сокращение? — Главный удивился. — Что за чушь.

— Но ведь Савельченко написал вам служебную записку?

— Ну и что? Он мне их тоннами пишет.

— И что же, вы их игнорируете?

— Не все, надо же его иногда потешить. Вот, например, он внес рационализаторское предло-. жение поставить плевательницы у двери каждого отдела. Умно? Умно. Разумно? Разумно. Человек толково все обосновал. — Главный расхохотался. — Жалуются сотрудники, что у их плевательниц собираются посторонние, то есть журналисты из других отделов.