— Может, еще живой, — крикнула она мне с верхней площадки лестницы.

Сам факт того, что Кусяшкин отравился, точнее, пытался отравиться, не вывел бы меня из равновесия. Но сознание, что это я довела человека до такого состояния, ввергло меня в полнейшее уныние. Поразмышляв о том, не отравиться ли и мне тоже, я отмела эту мысль как несвоевременную и решила сдаться Васе. Пусть лучше он меня удавит, а то самоубийство ведь — самый тяжкий грех. Отдам себя на растерзание опера Василия и тем самым спасу свою бессмертную душу. Прямо сейчас и позвоню.

Нет. Все мои благие намерения проваливаются. Васи нигде не было, сказали: "Будет вечером". А вдруг к вечеру у меня пройдет тяга к самоубийству и мне уже не захочется встречаться с палачом?

Оперативники ломали головы над тем, как связать убийство Марины Грушиной с патриотом, ненавидящим торговцев компьютерами. Если допустить, что эта бешеная тварь уничтожает не только компьютерщиков, но и их близких, то почему в письме об этом ничего не сказано? Если патриот не врет и исчезновение вице-президента «Дугласа» и убийство Гарцева — не случайное совпадение, то кто пишет письма с угрозами Кусяшкину? Тем более что патриотическое письмо было очень сильно непохоже на те письма, которыми пугали руководителя фирмы ВИНТ.

Василий целых полчаса уделил сравнительному анализу писем. Выводы были следующими: патриот и автор писем Кусяшкину — не одно и то же лицо; более того, цели у этих людей разные. Патриот играет на общественное мнение, в то время как кто-то другой старается вывести из равновесия именно Кусяшкина и толкнуть его на необдуманные судорожные действия. Этот кто-то знает или предполагает, что Кусяшкин убил своеГО компаньона Гарцева, но при этом не знает про второе убийство, потому что только человек с очень запутанным воображением может предположить, что убийства Гарцева и его невесты, совершенные с интервалом в два дня, никак не связаны друг с другом.

— Скажите, лейтенант, — спросил Василий у Леонида, который, явно наслаждаясь, изучал "схему последовательности заражений" доктора Шнейерсона, может ли кто-то не знать о убийстве Грушиной?

— А? — Леонид, развратно ухмыляясь и не поднимая глаз от карты, пожал плечами. — Конечно, кто угодно, в газетах — не писали, в телевизоре — не показывали.

— Из знакомых Кусяшкина может кто-то не знать?

— Это вряд ли. Все его знакомые и знакомые его знакомых только об этом и говорят, — Леонид отодвинул схему и потянулся. — А что?

— Смотри, ему пишут письма, раскручивают на признание, но, видишь? только в одном убийстве. "За убийство", "по неосторожности"…

— Почему ты думаешь, что не знают о втором? Скорее, считают, что Грушиной он не убивал.

— Возможно. Но в письмах это как-то бы прозвучало. Типа: "Грушину ты не убивал, мы шьем тебе только Гарцева, но…", и далее по тексту.

А не знать о том, что стряслось с бедной Грушиной, может только тот, кто не имеет никаких контактов ни с ВИНТом, ни с пионерским штабом, ни с нами, ни с родней Кусяшкина.

— И кто же это? Точнее, где же отсиживается этот шантажист?

— Вот! Вот именно — где! Допустим, вдали от Москвы. Или…или… в больнице. Леня, я знаю, кто пишет эти письма. Это Саня.

— Ты же не нашел ее в больницах.

— Хорошо спряталась. Умная очень. То есть дура, конечно.

Василий и дальше с удовольствием развивал бы тему Саниной умственной отсталости, но позвонил полковник Зайцев и порадовал личный состав сообщением о том, что вчера вечером было совершено покушение на Ивана Кусяшкина и на текущий момент он в тяжелом состоянии доставлен в токсикологическое отделение института Склифосовского. Летальный исход возможен, так что полковник оптимистично разрешил сыщикам считать, что у них уже три трупа. Для пущей убедительности к информации было добавлено несколько эпитетов в адрес Василия и Леонида, смысл которых сводился к тому, что они оба — очень хорошие сыщики и любимый город может спать спокойно. На что старший оперуполномоченный покаянным тоном заметил, что "да, виноват, грешен и глуп. Все знают, что какого мента ни возьми, что тебе гаишник, что мусорщик (так капитан называл мужественных сотрудников экологической милиции) — каждый умеет раскрывать убийства с колес в течение недели, в особенности — заказные. И надо же было такому случиться, что именно в убойном отделе (так в МУРе называли отдел по расследованию убийств) подобрались сплошные недоумки".

Полковник не стал дослушивать покаянную речь до конца и повесил трубку.

— Ты знаешь, дружище, — задумчиво сказал Василий голосом артиста Броневого, — покушений на компьютерщиков мы имеем уже числом три, и я себе так рассуждаю: не террористическая ли организация, действительно?

— Ах, не обнадеживайте меня, группенфю-рер, — заметил Леонид, старательно подражая голосу артиста Тихонова, — ведь если это так, то дело отдадут чекистам?

— Но пока этого не произошло, — голосом Броневого продолжил Василий, вас, Штирлиц, я попрошу остаться, сесть на телефон, дозвониться до экспертов и выбить из этих тыловых крыс информацию о том, чем траванули нашего фигуранта. Внутренний голос подсказывает мне, что они обнаружат ту же отраву, что у Грушиной. А сам я наведаюсь к Кусяшкину в институт Склифосовского.

— Так девушкам и говорить, если позвонят?

— Да. Говори, что болезнь перешла в острую фазу и потребовалась госпитализация.

— Будете так работать, — раздалось с порога кабинета, — госпитализация потребуется вам обоим. Но тебе, Коновалов, в первую очередь.

Полковник Зайцев всей своей грузной персоной вплыл внутрь и удобно уселся за стол старшего оперуполномоченного. Полковнику хотелось поговорить. Да, Сергей Иванович Зайцев был заботлив, как мама, и безжалостен, как папа. Несмотря на неуклонно приближающийся пенсионный возраст, от которого полковника отделяли считанные часы, Сергей Иванович служебной активности не терял, оборотов не сбавлял и вел себя так, как будто ему в органах еще работать и работать. То есть он упорно и маниакально требовал от подчиненных раскрытия преступлений. Особенно — убийств'. А в остальном — человек хороший, заботливый, как мама…

— Никуда твой полутруп от тебя не денется, — сказал он Василию, — тем более мы около него охрану уже поставили. И эксперты через себя не перепрыгнут, неделю будут пробирками греметь. Давайте-ка, мальчики, подведем итоги. Итак, что мы имеем?

— Мы имеем много версий, — сказал Василий мрачно.

— Много?

— Четыре. Первая — идейный террорист, убивающий компьютерных бизнесменов.

— Сразу отметайте, — приказал полковник.

— Почему? — спросили оперативники хором.

— Почему — отметайте или почему — сразу? Потому что если маньяк есть, то это не нашего ума дело. Чекисты уже занимаются, вот и славно. Найдут считай, тебе повезло. Но это не повод прохлаждаться, пока они террориста вычисляют.

— Я — прохлаждаюсь?! Да я… — Василий изобразил на лице смертельную обиду.

— Продолжай. Какая вторая версия?

— Вторая — конкуренты. Бизнес — вещь опасная.

— А Грушина конкурентам зачем сдалась? Тем более в такой последовательности: сначала — главу фирмы, потом — его невесту.

— Грушина могла знать врагов своего жениха и предполагать, кто убийца.

— Допустим. Третья твоя версия?

— Третья — жена или хахаль жены с целью получения наследства. Алиби нет ни у той, ни у другого. Денег хотят и та, и другой. Они не профессионалы, и тогда становится понятной вся эта кустарщина — камнем по башке, яд в воду. Была еще четвертая версия — в убийстве Гарцева мы подозревали Кусяшкина.

— Сейчас уже не подозреваете? — ехидно спросил полковник.

— Сейчас подозрения слегка ослабли, — серьезно ответил Василий. — А уж если он не выживет, будем считать, что у него полное алиби.

Сергей Иванович брезгливо поморщился:

— Цинизма многовато.

— Странно для сыщика, специализирующегося на убийствах, правда? кротко поинтересовался Василий.