- Борис Юльевич, способна ли глобализация объединить человечество в один планетарный вид землян, оставив позади интернационализм и космополитизм?

- Люди и без глобализации являются единым планетарным видом, как и другие виды живых существ, населяющие планету.

Что до глобализации, то капитализм переживает её периодически, начиная с XVI века. Мы можем насчитать несколько таких волн. Названия меняются (эпоха «Великих географических открытий», «империализм» и т. д.), но суть в глобальной экспансии капитала и насильственном распространении свободной торговли. Затем наступают кризисы и очередные фазы «национального развития» (меркантилизм, кейнсианство и т. д.).

Сейчас мы как раз наблюдаем очередную смену фазы. Глобализация относится к истории 1990-х и первой половины 2000-х годов.

- Согласны ли вы с тезисом философа Фёдора Гиренка, что в России все левые, даже правые?

- Или: все правые, даже левые. Если слова ничего не значат, то они могут значить всё, что угодно. Проблема не в том, что все «левые» или «правые», а в том, что нет политики. Когда начинается реальная политическая борьба, спутать левых с правыми не может даже философ.

Жалобы на всеобщую «левизну» российского общества очень типичны для разочарованных либералов, которые обнаруживают, что социум их не принимает. Причём российские либералы являются по своему самосознанию совершенными «ультра», отъявленными экстремистами, а потому они «социалистическую заразу» видят во всём - в том, что государство платит пенсии старикам, в том, что на Западе безработным полагается субсидия, в том, что армия и полиция подчиняются правительству, а не частным инвесторам. Они объявляют социалистическими странами Францию, Великобританию и даже США.

Короче, будучи реакционерами-фундаменталистами, они просто враждебны современной цивилизации в том виде, как она сложилась в XIX-XX веках.

- Вы являетесь редактором журнала «Левая политика», призванного объединить людей левых взглядов. Оправдалась ли ваша затея после выхода первых номеров журнала?

- Мы не ставим перед собой задачу «объединить» людей левых взглядов, а ставим перед собой цель выработать левый политический и интеллектуальный проект, адекватный современным российским и мировым условиям. Кстати, такой проект может быть не один. Но объединяться будут не «вообще левые», а те левые, которые включаются в этот новый проект, отвечающий нашему историческому опыту.

В этом смысле принципиально то, что сейчас нельзя делать вид, будто не было краха советского эксперимента. Но точно также невозможно не видеть крушения либерального идеологического проекта или заката глобализации.

Вопрос в том, кто и как заполнит вакуум.

- Как вы считаете, каковы перспективы левых идей в мире и России? Удастся ли когда-нибудь вновь аккумулировать и канализировать протестные настроения людей в новое течение?

- Собственно так задача не стоит.

Конечно, радикальные движения должны опираться на энергию протеста, но не более того. Задача носит, прежде всего, организационный характер. Как найти формы политической организации, которые бы эффективно работали в наше время?

С одной стороны, критика централизма и авторитаризма в левом движении получила трагическое подтверждение в истории. С другой стороны, всевозможные концепции сетевых организаций насквозь утопичны. Сеть - это форма пассивной организации. Она непригодна для радикального преобразования общества.

Сейчас левое движение переживает кризис, хотя, парадоксальным образом, находится на подъёме.

По сравнению с 1990-ми годами положение дел изменилось радикальным образом и на идеологическом, и на политическом уровне. Над Фрэнсисом Фукуямой с его «Концом истории» уже даже не смеются, а просто забыли.

Но левые переживают кризис роста. Проблема в том, чтобы от пассивной борьбы и организации сопротивления капиталу перейти к социальным преобразованиям, сменив форму, парадигму организации и действия на мировом уровне.

Глобальный экономический кризис, который начинается сегодня, просто не найдёт своего разрешения, пока не произойдут социально-политические преобразования в ведущих странах мира. Другое дело, что преобразования не обязательно осуществляются левыми. Роза Люксембург права: «социализм или варварство».

- Каким вам видится вклад Александра Александровича Зиновьева в науку и философию?

- Я никогда не был поклонником Александра Зиновьева.

В «Мыслящем тростнике» в 1988 году я написал, что думаю о его «антисоветских» трудах - вывернутая наизнанку, непереосмысленная советская пропаганда. Вернувшись в Россию после распада СССР, он эту операцию выворачивания произвёл повторно в обратном направлении.

Зиновьев - это мыслитель, поразительным образом чуждый философской рефлексии или критического подхода. Такой автор мог быть «сделан» только в СССР.

- Какое новое содержание приобретает категория отчуждения в капиталоцентрированном мире? Какой смысл вы бы вложили в формулу «Отчуждение всех против всех»?

- Зачем вкладывать смысл в чужие формулы?

О феномене отчуждения Карл Маркс уже достаточно написал в «Парижских рукописях 1844 года», а Герберт Маркузе и Эрих Фромм углубили его содержание.

Если говорить об организации жизни при капитализме, то больше всего меня интересуют социально-экономические и политические институты. Многих из этих институтов при жизни Маркса не существовало. Даже со времён «франкфуртской школы» они радикально изменились. Тут огромное поле для анализа.

Замечу, что «франкфуртцы» работали в эпоху социального государства, которое породило общество массового потребления после Второй мировой войны. Сегодня мы имеем новую модель, сочетающую массовое потребление с демонтажом социального государства, к которой анализ Маркузе не может быть применён механически.

Другое дело, что такую модель долго поддерживать невозможно, поскольку она разрушается у нас на глазах.

- Разделяете ли вы взгляды философа Юрия Семёнова на судьбу марксизма в СССР?

- В целом - да. Мне кажется, что Юрий Семёнов очень точно описал положение дел в интеллектуальной элите позднего СССР, где марксистская мысль фактически преследовалась:

«За редким исключением все люди, так или иначе отвергшие марксистскую философию, оказались совершенно неспособными сказать своё собственное слово. И причина заключалась в их догматизме. У них была полностью атрофирована способность самостоятельно мыслить. Они могли только верить. Потеряв веру в марксизм, который представал в их глазах как сумма догм, или вообще не уверовав в такого рода марксизм, они спешно стали искать новые объекты поклонения. Недовольство одними кумирами породило поиски других. Вместо того чтобы стать свободомыслящими, они стали инаковерующими. И этими новыми идолами стали для одних русские религиозные философы, для других - западные авторитеты».

Другое дело, что собственные работы Семёнова у меня вызывают много вопросов.

Его тексты полны терминологическими нововведениями типа «социарно-освободительное движение», «ортокапитализм», «неополитарные страны» и т. д. и т. п. На мой взгляд, это свидетельство некоторой слабости мышления: попытка преодолеть кризис доверия к марксистской традиции, изобретая новую, красивую, но невостребованную лексику.

Например, Маркс практически не придумывал новых терминов. Он брал термины, имеющиеся в научном и общественном обиходе, переосмысливая их, уточняя значение и давая им теоретическую основу.

Увы, если взять и убрать из известных мне работ Семёнова новояз, то мы обнаружим очень добротный, но совершенно неоригинальный марксизм середины ХХ века, повторение мыслей, которые уже были много раз высказаны такими авторами, как Георгий Плеханов, Николай Бухарин, Иммануил Валлерстайн и др.

- Какова роль интеллигенции в современном мире? Существует ли принципиальное различение между интеллигентами и интеллектуалами?

- Безусловно, различие существует.

Суть его может быть определена по двум шкалам. С одной стороны - ценностные различия. Интеллигент - носитель определённой системы норм, а интеллектуал, по Сартру, «техник практического знания». Это не значит, будто у него нет этики. Но это либо всеобщая этика социума, либо специальная корпоративная этика (медицинская, академическая и т. д.).