Б. К.: Вопрос в том, что понимать под имперскими амбициями. Если речь идет о территориальных претензиях, то я не сомневаюсь в его искренности. А если речь идет о прибылях «Газпрома», то это уже совсем другой разговор.

«НР»: Как вы думаете, насколько вероятно возникновение новых военных конфликтов на постсоветском пространстве?

Б. К.: Вполне возможно. Хотя, в конечном счете, всё зависеть будет от внутреннего положения внутри бывших советских республик. Чем менее устойчива власть, тем она воинственнее.

«НР»: Россию и Украину ждет обострение отношений? Из-за Крыма, Севастополя, например?

Б. К.: Ситуация в Крыму уже сейчас внушает опасения. Киев явно провоцирует конфликт, но и в Москве достаточно желающих подлить масла в огонь. Ухудшение экономической или политической ситуации может создать и в Москве и в Киеве желание устроить небольшую заварушку, чтобы переключить на неё внимание общества. А заварушка может оказаться куда серьезнее, чем сначала планировали.

События такого рода легко выходят из-под контроля, вспомним злосчастного эрцгерцога Фердинанда, застреленного в Сараево. Другой вопрос, что если ситуация будет ухудшаться очень быстро, это, как ни парадоксально, может предотвратить внешние конфликты. Власти просто не успеют переключиться, развернуть общественное мнение. Они погрязнут во внутренних проблемах и конфликтах.

А с другой стороны, сейчас было бы очень важно бороться с теми, кто стремится столкнуть лбами два народа. С этой точки зрения, русские националисты - злейшие враги России, а украинские националисты - враги Украины.

«НР»: Как отразится война с Грузией на внутренней политике в России? Говорят, что будут «закручиваться гайки» и еще вопрос - есть версия, что Путин готовит себе возвращение на пост президента в 2010 году. Согласны ли вы с этим?

Б. К.: А зачем закручивать гайки? У любого действия должна быть конкретная цель и причина. Например: народ массово возмущается войной, потому приходится прибегать к репрессиям. Но население действия правительства одобрило. Зачем тогда что-то менять со стороны власти. Тот уровень репрессивности, который сейчас имеется в России, вполне соответствует социальной и политической ситуации. Больше того, технически, репрессивный аппарат сейчас вряд ли способен значительно повысить этот уровень, даже если поступит приказ. Не надо путать политический прогноз и интеллигентские страхи.

Что же касается того, что Путин что-то готовит и планирует, то это рассуждения пикейных жилетов. Политическим процессом управляет коллективная воля бюрократии. И в этом смысле какой-то безвестный чиновник администрации может играть в жизни страны несравненно большую роль, чем Путин с Медведевым вместе взятые. Тем более что таких чиновников - тысячи. Мы почему-то всё время думаем, что игрушка, подвешенная на ветровом стекле автомобиля, приводит в движение весь механизм, включая водителей, которые, кстати, меняются. А между тем, даже самый лучший водитель ничего не может сделать без мотора. Устройство этого мотора наших аналитиков не интересует совершенно. А жаль.

«НР»: Говорят, что мир после войны РФ и Грузии оказался в новой реальности? Какая реальность ждет Россию?

Б. К.: Грузинская война лишь продемонстрировала, что мы давно уже живем в новой реальности. Мы просто старались не понимать этого, дремали и видели сны о прекрасной глобализации. Грузинская война всех пробудила.

Личный опыт с элементами анализа

Это был странный государственный переворот, о котором все знали заранее. Ельцин умудрился еще весной 1993 года всех предупредить, что осенью разгонит парламент и сменит конституцию - кто не спрятался, он не виноват. Однако прятаться мы совершенно не собирались.

В то время я был депутатом Моссовета, одновременно работая экспертом в Федерации независимых профсоюзов России. И отвечал на те самые политические вопросы, вокруг которых все крутилось. Недели за полторы до рокового указа 1400 мы проводили в ФНПР международную конференцию. Главная забота состояла в том, чтобы успеть все закончить вовремя и дать возможность иностранным гостям покинуть столицу до того, как здесь начнут стрелять. Без эксцессов, однако, не обошлось. Москва и безо всяких государственных переворотов была в те дни местом странным и опасным. Утром, когда участников конференции нужно было заселять в гостиницу «Спутник», я обнаружил там такую картину… Предыдущей ночью в гостинице произошла перестрелка, не имевшая, разумеется, никакого отношения к политическому кризису. Какие-то бандиты с автоматами Калашникова пытались штурмовать вход в здание, кто-то из вестибюля отстреливался. Продолжалось это безобразие до тех пор, пока один из жильцов, разбуженный шумом внизу, не швырнул из окна гранату. Надоедавшая уличная пальба немедленно прекратилась, и теперь можно было, наконец, спокойно уснуть. Наутро там нашли три или четыре трупа.

Милиция вяло составляла протокол, а уборщики ликвидировали следы перестрелки, в то время как прибывающие гости регистрировались обычным порядком. В тогдашней России вовсе не обязательно было заниматься политикой, чтобы попасть под обстрел.

Между тем политический кризисстремительно приближался к куль- минации. В чем состояла суть противостояния? Как ни странно, это далеко не такой уж простой вопрос. Формально президент и парламент столкнулись в споре о границах своих конституционных полномочий. За этим стояло растущее по всей стране недовольство проводимыми неолиберальными реформами, стремительное падение жизненного уровня, разорение предприятий, умирание научных учреждений и стремительное обогащение владельцев полубандитского бизнеса. С точки зрения сторонников Кремля все дело было в сговоре коммунистов и националистов, которые пытались использовать «временные трудности» и «отдельные ошибки» для того, чтобы повернуть страну вспять. Однако, приглядевшись повнимательнее, можно было обнаружить, что в конечном счете борьба велась лишь за то, кто и как будет управлять приватизацией. «Красные директора» были возмущены разрушительной и безответственной политикой бывших комсомольских и партийных функционеров, составлявших ядро новой, формирующейся буржуазии. Они требовали своей доли, указывали на свою компетентность и взывали к социальной ответственности, вербуя себе сторонников в массах. А массы, отученные за годы советской власти от самостоятельной организации и политической борьбы, готовы были поддержать любого защитника, который избавлял их от необходимости действовать и думать самим.

Во время «кровавого октября» погибло немало демонстрантов и защитников Белого дома, где сидел отказавшийся расходиться парламент. Однако лидеры парламентской партии не слишком пострадали, а большинство из них продолжало свою политическую карьеру при новом режиме, пусть и не на первых ролях. Что же касается «директорской оппозиции», которая являлась ведущей социально-экономической силой за спиной парламента, то ее не только нельзя назвать проигравшей, но скорее следует признать выигравшей. Расстреляв Белый дом и перебив кучу народа, победоносная либеральная партия предпочла пойти на компромисс с серьезными людьми в директорских кабинетах. Приватизация была скорректирована, бывшие советские хозяйственники получили свою долю и в угоду им некоторые наиболее абсурдные и одиозные элементы реформ были ограничены (например, решили не продавать землю из-под домов и предприятий, не уничтожать полностью бесплатное образование и т. д.).

Однако прежде чем правящие круги достигли компромисса, который позволил российскому капитализму худо-бедно развиваться в течение следующих 15 лет, должна была произойти грандиозная разборка на улицах обезумевшей от реформаторских экспериментов столицы.

С юридической точки зрения действия Ельцина, разгонявшего законно избранный парламент и аннулировавшего конституцию, были типичным государственным переворотом в латиноамериканском стиле. Такой переворот сверху, «пронунсиаменто» уже не раз имел место в истории, начиная с Наполеона III во Франции и заканчивая президентом Фухимори в Перу.