Он оценивающе посмотрел на мента. Тот явно проигрывал в сравнении с почти двухметровым верзилой.
— Имел я и твои распоряжения, и твою власть. Свалю я отсюда хоть через твой труп. Я тебе серьезно говорю. Ната, — он нажал на кнопку брелка, и сигнализация на машине пискнула, открывая двери. — Давай, садись. А твой ОМОН пока допрыгает, я уже к Новгороду подъезжать буду.
— Подъезжать ты будешь к кладбищу, — раздался позади детины спокойный голос.
Детина обернулся.
— Либо же, — продолжал Кремер, не повышая голоса, — сделаешь все, как хороший мальчик. Как вот сержант рекомендовал. Берешь Нату подмышку — и домой. До особого.
— А иначе?
Майор пожал плечами.
— А иначе беру я, скажем, булыжник, — он нагнулся, подняв приличного размера камень с клумбы. — И…
Кремер изо всех сил запустил булыжник в заднеее стекло «Лацетти», сразу же развернувшись в сторону хозяина машины. Грохот от удара раздался одновременно с возмущенным воплем верзилы.
— Ты сюда смотри, — ласковым голосом сказал майор. — В глаза мне смотри. На тачку смотреть не надо. Ее ремонтировать надо. Но и опять-таки не сегодня.
Детина хватал ртом воздух, багровея от злости.
— Второй булыган, — продолжал Кремер, — а их тут хватает, сам видишь, идет в лобовое стекло. Ну а третий — в детстве-то, из которого ты еще не выполз, до трех считать положено — прямо в лобешник, но уже не машине, а владельцу. Или вместо того язычок укорочу, сантиметров на десять, под самую сурепку — раз уж мама не научила, как со взрослыми людьми разговаривать.
Он расплылся в лучезарной улыбке.
— Ну, веришь мне? Или еще сомневаешься? По глазам вижу, что веришь.
Верзила молча кивнул.
— Молодец. Я же сразу понял, что ты только с виду тупой. А так-то соображаешь. Ну а теперь быстренько. Домой. И ты, Натуля, не отставай.
Парочка в одно мгновение растворилась в подъезде.
— Спасибо, товарищ майор, — смущенно произнес сержант, переминаясь с ноги на ногу.
— Да не за что, — скромно отозвался Кремер. — На будущее только учти. Вон у тебя кобура. В ней пушка. Так эта пушка у тебя из говна, что ли?
Сержант хмыкнул, смутившись еще больше.
— Будет еще такой правдоискатель — суй в рожу! С намерением применить! Тебе Родина эту штуку доверила — так для чего-то же?
Майор осмотрелся. Несколько ментов и МЧС-ников, не очень старательно пряча улыбки, следили за разговором.
— Это и вас касается, голубки. Понятно, что мера такая экстренная. Но ведь и ситуация тоже. — Кремер помолчал. — Конечно, народ нам сейчас пугать не с руки. Этого им сегодня еще отсыплют.
Он обвел взглядом парней в камуфляжках.
— Но и выеживаться никому не давать! И так не давать, чтобы и других, — он ткнул пальцем в сторону окон, откуда со всех сторон на него смотрели люди, — тоже выеживаться не тянуло! А то тут такое цунами начнется, что гаси свет.
Он снова помолчал.
— Подождем. Уже скоро. Тогда и ясно будет: кого наружу, как наружу, с кем наружу. И куда наружу… Скоро уже.
Мостовой выслушал полковника и, коротко кивнув, прошел в глубь штаба, к столу. Зинченко остался стоять в дверях.
— Дмитрий Павлович, — обратился Мостовой к седому генералу. — Надо запускать громкоговорящую.
— С каким инструктажом? — нахмурился тот. — Ведь еще не решили.
— С главным на пока. Оставаться в квартирах до особого. Ребята сообщают, что там и сям перепалки возникают. А мы к тому же еще и не знаем, в каких подъездах змеи могут на лестницах обретаться.
Генерал Голышев раздумывал. Взгляды присутствующих были обращены на него. В этой катавасии, подумала Алина, не решает и всесильная ФСБ.
Она поежилась. Не хотелось бы сейчас быть в одной из этих квартир.
Наконец Голышев отрывисто кивнул.
— Хорошо. Текст?
Зинченко сделал два шага вперед и, вынув бумажку из нагрудного кармана, протянул ее московскому начальнику. Тот пробежал написанное глазами и вручил оператору, сидевшему у станции связи.
— Передать всем. Машины на позициях? — Он обращался к полковнику.
— Так точно, — ответил Зинченко.
— Значит, синхронное по всем машинам включение громкоговорящей через… — Он взглянул на часы. — …три минуты ровно.
Кремер, поглядывая на дверь RV, разминал в пальцах сигарету. Свою. Не стрелянную. Штабная дверь открылась, и Зинченко с верхней ступеньки спрыгнул на асфальт.
— Успеваю? — поинтересовался майор, поднимая руку с так и не зажженной сигаретой.
— Пару затяжек — вполне.
Кремер прикурил, наполовину вытащил из кармана пачку «черного Петра» и вопросительно взглянул на полковника. Тот отрицательно мотнул головой.
Они услышали, как запустился один автомобильный движок, потом другой, третий. Кремер, наклонив голову, прислушался.
— Похоже на «Газели».
— Они, — ответил Зинченко. — Разминаются. Сейчас матюгальники покатят.
Майор сделал глубокую затяжку и подвигал плечами взад-вперед.
— Попер адреналинчик. Хорошо попер… Об чем матюгать-то будут?
— Статус-кво. Пока — сидеть по домам.
— Это плохо. — Кремер покачал головой.
— По домам сидеть?
— И сидеть плохо. И статус-кво плохо. Значит, ничего еще не решили.
— Решают, — задумчиво проговорил Зинченко. — Но варианты, прямо скажем, не фонтан…
Майор вслушался в звук «газелевских» двигателей, осмотрелся, прислушался снова.
— Что-то я не понимаю, Николай Васильевич. Похоже, по ограниченному контуру матюгальные тачки стоят.
Полковник кивнул
— Так оно и есть. Треугольник. — Он показал рукой. — Шаумяна. Казанская. Гранитная.
— И все? Не заузим ли штанишки?
— Не должны. — Зинченко вздохнул. — Не хотелось бы. Хотя скроили, прямо скажем, в самый притык.
— Н-да… — Кремер задумался. — А кроили-то из чего исходя?
— Из схемы очистных. Смотри. — Полковник показал в сторону проспекта Шаумяна. — Вот от того угла и до слияния Гранитной с Казанской, один коллектор. Все «хрущи» на данном треугольнике на нем сидят. Плюс девятиэтажка вот эта. Она тоже к той же системе подцеплена. А вон та, вторая — ту уже позже строили. Она за контуром.
— Нет, оно-то хорошо, что заузили, — сказал Кремер. — Вопрос в том, не слишком ли.
— А на сколько его в стороны раздвигать, контур этот? — возразил Зинченко. — Еще на квартал? А почему не на два? Почему не до самой набережной, до Малоохтинского? Нам, брат, с этим бы справиться Бог дал…
— Это уж точно, — согласился майор. — Накушаемся и тут. По полной программе.
В предрассветный полумрак ворвались металлические голоса громкоговорящей:
— ВНИМАНИЕ, ВНИМАНИЕ! ЖИЛЬЦАМ ДОМОВ С ТРИДЦАТЬ ШЕСТОГО ПО ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ…
— Синхронно орут, — удивился Кремер.
— Так транслируют потому что, вот и синхронно. Оператор из штаба по всем матюгальникам и вещает.
— …ПО УЛИЦЕ ГРАНИТНОЙ И ДОМОВ С ТРЕТЬЕГО ПО ДЕВЯТЫЙ ПО УЛИЦЕ КАЗАНСКОЙ, А ТАКЖЕ…
…ОСТАВАТЬСЯ В СВОИХ КВАРТИРАХ. НА ЛЕСТНИЧНЫЕ КЛЕТКИ И НА УЛИЦУ НЕ ВЫХОДИТЬ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ. ПОВТОРЯЕМ: ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ…
Вот оно. Началось. До этого момента Телешову казалось, что все, что происходит вокруг — чуточку не взаправду, чуточку понарошку. Как в кино. Нехорошем таком кино, но кино тем не менее.
Рев громкоговорящей отрезвил его мигом. Иллюзии испарились — как и не было. Оставаться в своих квартирах. Не выходить. Опасно для жизни.
И что теперь?
Знать бы, как поведут себя люди. Там, внутри. В квартирах. Усидят ли? Запаникуют? Или по инструкции, потому что — а что же еще делать?
А чего гадать-то, Сергей Михалыч, сказал он себе. Ты же и сам один из них. И там, в квартирах, тоже ты. Какие твои действия?
Ждать. Надеяться на то, что люди с матюгальниками свое дело знают.
Сергей осмотрелся. Резвый Пашинян при первых звуках громкоговорящей рванул к своим бойцам. Метрах в двадцати от Телешова он отдавал какие-то распоряжения группке МЧС-овцев, показывая рукой то на один дом, то на другой.