— И это на текущий момент, как я понимаю, все? — спросила трубка.

— Пожалуй, да.

Вержбицкий помолчал. Кашлянул, как бы готовясь к ответной речи.

— Э… Сергей… Как вы сказали вас по батюшке?

— Можно просто Сергей.

— Ну отчего же просто… Моему бывшему практиканту нынче, я полагаю, лет эдак сорок пять, и вы с ним, кажется, сокурсниками были…

— Тогда Сергей Михайлович. А лет Авдееву — вы почти угадали — сорок семь. И мне тоже.

— Вот и прекрасно. Вот и прекрасно, Сергей Михайлович.

Телешов не очень понял, что, собственно, было «прекрасно». То, что он все-таки имеет отчество или то, что им с Валерием по сорок семь? Что ж, когда тебе семьдесят или более того, то сорок семь — действительно «прекрасно». Но, скорее всего, Вержбицкий просто тянул время. Видимо, ответ, который он готовился дать, будет не слишком обнадеживающим.

— Так вот, Сергей Михайлович… Я работал практически на всех континентах, исключая, конечно, Антарктиду — мои питомцы и любимцы, как вы понимаете, там не обитают. Змеи — а подозрение в какой-то степени, как я понял, падает именно на них — существа крайне интересные, абсолютно уникальные и очень, очень загадочные. — Он помолчал несколько секунд. — Тем не менее, кое-что, и даже больше, чем просто кое-что нам о них известно. Нам — включая вашего покорного слугу.

Профессор замолчал и прокашлялся.

— Я отвлекусь сейчас от того момента, который в беседе с вами затронул мой бывший практикант, а ныне ваш директор. Иначе говоря, я не стану напоминать вам, что в нашем климате есть шанс встретить — помимо ужей — разве что пару видов не самых опасных гадюк. Опять-таки не на мостовых Петербурга, согласитесь.

— Это я понимаю, Феликс Казимирович, — с оттенком обиды в голосе произнес Сергей.

— Да нет, конечно же, понимаете! Я вовсе не собирался вам об этом напоминать. И, кроме того, насчет «неопасных» гадюк — в нашей с вами области, Сергей Михайлович, смертельные случаи, хоть и крайне редко, но все-таки место имеют. Имеют. Леса, озера, реки… Но чтобы в городе — признаюсь, за всю жизнь не слышал.

— Я, честно говоря, тоже, — согласился Телешов.

— Ну вот видите! — Вержбицкий как будто даже обрадовался. — Можно, положим, принять версию о змее-беглянке — из террариума в зоопарке, из частной коллекции, есть, знаете, любители всякую экзотику дома держать, тем паче что квартиры и средства у немногочисленной части населения подобную, извините, идиотскую роскошь позволяют.

Сергей подумал, что такая версия действительно могла быть правдоподобной.

— Есть и другой вариант. В корабельных трюмах такая живность иногда далеко заезжает. Питер все-таки город портовый, хотя до сих пор Бог миловал, подобных визитеров не было.

— То есть, как? Вот так запросто, на корабле, незамеченная?

— Почему бы и нет? Кто же ее в трюме обнаружит? Она ведь не по палубе ползает. Бывало, и не раз бывало. Остров Гуам австралийские змеи во время Второй мировой буквально оккупировали — вот так же, на военных судах добираясь. Но… Но дальше-то что, уважаемый Сергей Михайлович? Наткнулась, скажем, жертва на такую змею-беглянку, — я, заметьте, не о гадюке, давайте уж предполагать существо более серьезное — змея, защищаясь, человека укусила… И что же?

Он сделал многозначительную паузу.

— Вы следите за моей мыслью?

— Да-да, конечно, — поспешно сказал Сергей.

— Так вот. Во-первых. Нет такой змеи, от укуса которой человек умер бы в считанные секунды. Есть, конечно, рекордсмены типа филиппинской кобры. Известны случаи, когда люди погибали спустя десять-пятнадцать минут после ее укуса. Однако случаи такие редки, и обычно от укуса до смерти проходит все-таки больше времени… Или, скажем, гамадриада, ну да эту-то вы, конечно, знаете?

Телешов смущенно признался, что нет.

— Ну как же, голубчик? Знаменитая королевская кобра. Огромна, молниеносна, агрессивна, при случае нападет и сама. Эта и слона убить в состоянии — если, конечно, о действительно крупной особи речь. Но опять-таки, человека ей жизни лишить — тоже не пара секунд потребуется. Однако гамадриада — это так, беседы ради. И в зоопарке их у нас никогда не держали, а зря, красивейшая бестия, и в домашний террариум такого зверя вряд ли кто-то посадит. Не говоря уже о том, что и свидетели — сколько их там было? Двое? Трое? Так вот, и свидетели такую красавицу уж точно ни с кем другим не перепутали бы.

Вержбицкий снова умолк и, помолчав, добавил:

— Ну, а по поводу разложения тела за считанные часы… Воля ваша, но это уже из области совершенной, запредельной фантастики. К тому же фантастики отнюдь не научной. Вот вам — как на духу — мое в меру просвещенное мнение.

Сергей был готов к такому завершению разговора, но тем не менее приуныл.

— Спасибо, Феликс Казимирович, большое спасибо, — сказал он упавшим голосом.

— За что? — с оттенком иронии спросила трубка.

— Н-ну… Мне важно было услышать мнение ведущего специалиста… И время, которое вы мне посвятили…

— Э, время, — хмыкнул профессор. — Для старика поболтать, да еще с интеллигентным собеседником — удовольствие. Но я не договорил. — Он сделал многозначительную паузу. — Есть один чрезвычайно талантливый человек, из моих же бывших учеников. Однако в отличие от меня, старого реалиста, человек этот не приемлет ортодоксию во всех ее видах и испытывает страстную тягу к самым экзотическим гипотезам. Ламанча, этим все сказано!

Телешов не совсем понял, почему слово «Ламанча» должно было все объяснить.

— Не вполне обычная фамилия. Это фамилия, верно?

Вержбицкий весело и громко рассмеялся.

— Нет, Сергей Михайлович, это не фамилия. Это, как бы вам сказать, позывной, псевдоним, прозвище и, более того, сущность! Вы ведь в школе литературу преподаете, да?

Сергей неслышно вздохнул. Врать он не любил, но не ночным же сторожем ему было представляться.

— Да, — сказал он.

— Ну вот вам и ассоциативная цепочка, начинать которую я бы советовал с Сервантеса.

До Сергея дошло.

— А… — протянул он. — Человек из Ламанчи, всегда готовый пришпорить Росинанта и…

— …И на ветряные мельницы во весь опор! — радостно закончил его мысль профессор.

Сергей молчал, выжидая, чем же все-таки порадует его Вержбицкий.

— Телефоном я, конечно, поделюсь. Ламанча за эту историю ухватится, уверен. Во всяком случае, дорываться до сути, если таковая в вашем деле присутствует, будет как экскаватор. — Вержбицкий рассмеялся собственной шутке. — Скажете, что номер дал вам я. Если Ламанча вообще об этом спросит. Карандаш есть под рукой? Записывайте.

Телешов записал семь цифр прямо на обложке телефонной книги.

— А фамилия, имя, отчество? Ведь не Ламанчей же мне его с ходу называть?

— Почему сразу «его», Сергей Михайлович? — с притворным удивлением спросил Вержбицкий. Ему явно понравилось, что маленькая игра удалась на славу. — Не «его», а «ее»! Что же до прочего, то это все есть, и имя, и фамилия, все как положено. Наговицына — заметьте, не «Но», а «На». Наговицына Алина Витальевна. Доктор Наговицына, кстати. И даже дважды доктор. Герпетолог и токсиколог. Ну да титулы свои она вспоминает, только когда статьи подписывает. Равно как и имя с отчеством. Потому что и для друзей, и для коллег, и даже для оппонентов-супротивников — Ламанча! А этим, как вы уже знаете, все сказано!

Профессор снова хохотнул.

— Понятно. Я все-таки попробую начать без позывных и псевдонимов, — сказал Сергей. — Кстати, Феликс Казимирович, это единственный ее телефон?

— Почему же? Есть и домашний, но дома она практически не бывает, поскольку сутками в лаборатории торчит. Сотовый у нее, правда, тоже есть, но вот номера у меня нет. Мне как-то объяснили, что со стационарного телефона на сотовый звонить для собеседника в копеечку вылетает, так что теперь я все эти сотовые номера выбросил, зачеркнул и уничтожил. А своего, как выражается мой внук, «мобилова» у меня не было, нет и не будет. А у вас?

— У меня тоже.