— Ну-с, уважаемый доктор, продолжим. Кстати, я полагаю, меня вы пригласили не для того лишь, чтобы просто поразить. На полях замечу, что это-то вам вполне удалось. Однако прежде, чем мы перейдем к остальным номерам программы, хотелось бы пометить уже пройденные моменты. У вас листок бумаги найдется?

Алина протянула Вержбицкому блокнот и авторучку. Он степенно вынул футляр из кармана и водрузил очки на переносицу.

— Итак, первое. Убита змея. Вид — ромбический гремучник, он же даймондбэк. Что немаловажно, самка.

Наговицына заерзала на кресле.

— Что? — удивился профессор. — Я что-то не то — или не так — сказал?

— Нет, в принципе верно, но… Бог с ним, об этом потом.

— «В принципе»? Хм… Ну что ж, пусть пока будет «в принципе». Я продолжу, чтобы не запутаться.

— Конечно.

— Итак, самка. Это пометим вторым пунктом. Третье: самка была беременной, причем в последней, предродовой стадии. Верно?

— Да.

— Детенышей — неродившихся, но вполне готовых явиться на свет — было… Погодите, сам вспомню. Шестнадцать… нет, с тем крепышом в банке семнадцать. Это по третьему пункту. Четвертое. Длина змеенышей от семидесяти до восьмидесяти сантиметров… М-да… Симпатичный готовился десант… Пятое. Размеры убитой змеи практически в два раза превышают обычный размер ее американских сородичей. То же можно сказать и о детишках. Коэффициент и в этом случае равен примерно двум.

Вержбицкий задумчиво прикусил конец авторучки.

— Шестое. И самое важное. — Он увидел протестующий жест Алины и поднял руку. — На пока. Мы договорились повременить с новыми, уверен, ошеломляющими откровениями. Итак, шестое: пластинки. Пилки. Зубы. Из всего перечисленного какими-то естественными факторами можно пытаться объяснить почти все. Но не эти пластинки. Таких нет ни у одного вида ядовитых змей на нашей планете. В результате имеем портрет абсолютно универсального хищника, для которого размер его потенциальной добычи уже не ограничен размерами его собственной глотки.

— Простите, Феликс Казимирович, я все-таки перебью вас. Все эти моменты уже были выявлены еще ночью, точнее, ранним утром. И службы, задействованные в ситуации, это тоже знают.

— Уверен, что так оно и есть, — возразил старик, — однако же надо и мне как-то выстроить из фрагментов более или менее цельную картину. Что известно по яду?

— Несомненно кроталотоксин. По этой части более или менее стыкуется с тем, что на столе лежит не какое-то инопланетное создание, а хорошо известный нам даймондбэк. Во всяком случае, нечто, внешне очень напоминающее ромбического гремучника, пусть и гигантских размеров.

— Внешне — за вычетом зубов-пластин?

— Если бы только это. Но мы говорили о яде. Так вот, и сила его, и разнообразие находящихся в нем энзимов, и преобладание миотоксичной составляющей — все это просто за пределами всех норм и наблюдений.

— Он действительно настолько летален?

— Абсолютно летален. Кошка — Телешов это видел сам…

— Телешов?

— Да, тот самый учитель, убивший змею. Так вот, он видел, что кошка, на которую змея бросилась вначале, погибла в доли секунды. В случае людей смерть, уверена, наступала максимум в течение нескольких секунд.

— М-да… — Теперь Вержбицкий грыз дужку очков. — Что называется, одной заботой меньше. Противоядия, судя по всему, искать не придется.

— Какое уж тут противоядие… Ткани жертв — речь, заметьте, о людях — начинали перевариваться с поразительной скоростью, темнея и размягчаясь сначала в области укуса, а потом все дальше и дальше.

— Понятно. — Профессор мрачнел с каждой минутой. — В полном согласии с наличием этих новоявленных пластин. Еще недавно живую и крепкую плоть ими, может, и не откусить, а вот отхватывать полупереваренные размягченные ткани…

— Я тоже так думаю. На каком пункте мы с вами остановились?

— На седьмом. Яд.

Наговицына встала и зашагала по комнате. Потом, подойдя к креслу, в котором сидел Вержбицкий, по-прежнему сжимавший дужку очков уголком рта, она остановилась и в упор посмотрела на него.

— А теперь у нас следуют пункты восемь, девять и так далее. Загибайте пальцы, Феликс Казимирович.

Она снова принялась мерить комнату шагами, чеканя на ходу:

— Восемь: убитая змея может быть названа самкой потому, что сама предпочла быть ею. При вскрытии я обнаружила и яичники, и семенники.

— Интерсексуальность?!

— Именно. Вспомните островного гремучника-ботропса — как там его, этот островок у берегов Бразилии?

— Да черт с ним, островком, Алина Витальевна! Главное, что вид этот я и знаю, и помню.

— Значит, помните и то, для чего ботропсу на этом островке понадобились такие очень нестандартные изменения в организме?

— Черт! — Вержбицкий едва не швырнул очки на кофейный столик. — Мог бы догадаться и сам… Это же позволяет им повысить темпы размножения! Однако ситуация становится все менее и менее симпатичной.

— Что ж, профессор, не скажу, что это еще цветочки, но и ягодки пока не все.

— Алиночка, Бог с вами, что у вас еще припасено в вашем цилиндре?

— Номер девятый и, увы, не последний. Неродившиеся детеныши были вполне сформировавшимися особями.

— Я видел размер…

— В данном случае речь не о размере, Феликс Казимирович. Они были полностью сформировавшимися в половом отношении. Иначе говоря, едва родившись, они уже были бы способны к размножению.

Вержбицкий, приоткрыв рот, смотрел на нее. Потом, водя пальцем в воздухе, принялся за расчеты:

— Это значило бы, что… Хорошо, примем пятнадцать за среднее количество детенышей в выводке… Итого, имеем пятнадцать в геометрической прогрессии. Я подозреваю, что о сезонном размножении речь уже не идет, была бы температура подходящей. Значит, каждые три с половиной — четыре месяца…

Ламанча перебила его:

— Боюсь, что и здесь наши прежние знания нам не очень помогут. Мне кажется, профессор, что срок беременности может быть значительно короче. И даже намного короче.

— Погодите, — Вержбицкий разволновался. — Но ведь для того, чтобы выносить таких вот богатырей, — он сделал жест в сторону банки с формалином, — нужно время, так? Тогда отчего же короче?

Алина вздохнула и, подойдя к креслу, медленно опустилась в него. Потом усталым тоном проговорила:

— Метаболизм. Это и есть десятый — и главный — номер программы. Если я не ошибаюсь, метаболические процессы в организме наших мутантов происходят со скоростью немыслимой, неимоверной. И относится это, я думаю, практически ко всему: росту, пищеварению, выработке яда железами, размножению — всему. Если это и в самом деле так, то чудовище, лежащее на столе, может быть достаточно молодой особью. А сколько ее сородичей продолжает оставаться на свободе в нашем с вами городе, мне и думать не хочется.

Она накрыла ладонь профессора своей рукой.

— Поэтому мне и нужна была ваша помощь, Феликс Казимирович. Чтобы убедиться, что в этом — в главном — я не ошибаюсь.

Наговицына не ошибалась. Теперь они оба знали это наверняка. Как знали и то, что тревожная и пугающая ситуация поменяла категорию и превратилась в ситуацию катастрофическую. И Алина, и Вержбицкий сидели сейчас молча, хотя думали об одном и том же: что можно сделать, чтобы катастрофа не разразилась в полную мощь. По лицам их, однако, было видно, что к какому-то решению прийти будет не просто. Если возможно вообще.