— Конечно! — радостно подтвердил пленник. — Правда, заочно. Ты меня не знаешь. Я — Андрей, начальник отдела…

— Гонишь! — со злостью перебил его Борис. — Ты — второй заместитель начальника филиала.

— Не совсем так, — раздражение Бориса, кажется, никак не подействовало на Андрея. — Я всего лишь исполняю обязанности Второго. И, кажется, никогда им не стану.

— Если не заткнёшься, то точно не станешь!

— Ну зачем же так, Борь? Просто хочется побеседовать с человеком, которого так долго искал. Ты у нас кумир! Правда, искали мы тебя из-за аварии на „Хараелахском“. Но, видимо, недооценили твой потенциал… Аркадия Денисовича знаешь?

— Ты заткнёшься уже? — раздражённо крикнул Боря, который, кажется, начал втягиваться в разговор.

— А-а! Вижу, знаешь! — обрадовался Андрей. — Тогда всё встает на свои места. Правда, мы думали, что ваш теракт будет направлен против системы дозирования препарата… А вы вот как!

Боря не выдержал и подскочил к пленнику, поднёс к его лицу ствол пистолета и прорычал:

— Ещё слово, с-сука, и ты труп! — сам удивился, сколько жестокости в нём, оказывается, пряталось.

После чего пошёл к мониторам — искать тот, что управляет подачей. Он стоял слева, единственный монитор с трубкой накаливания. Взяв мышку, Боря начал разбираться с окнами, вспоминая инструкции Косика. Тот всё время был на связи и слышал весь разговор, но Борис не хотел пока с ним советоваться, чтобы не раскрываться перед диортамовцем.

— Ох, ёлки-палки, — снова послышался голос пленника, — да никак мы хотим отключить подачу препарата прямо с пульта? Умно, что скажешь!

Борис, сдерживаясь из последних сил, решил никак не реагировать на слова Андрея. Но через несколько секунд тот снова заговорил:

— Ты, жалкая букашка! Неужели ты думаешь, что в состоянии бороться с Системой? Ты думаешь, связав меня, или остановив подачу триколитрона в воду, что-то поменяешь?!

— Заткнись! — Борис сделал многозначительный жест пистолетом в сторону привязанного Второго. — Никто тебя не спрашивает.

Совмещение оси пистолетного ствола с головой снова остановило поток брани Андрея, но ненадолго.

— Ты считаешь себя борцом со всемирным злом и спасителем мира? Очнись! Мир уже десять лет как счастлив. Он благоденствует! Мы построили рай на земле! Ну, если и не совсем рай, то это — только временно. Победили голод и многие болезни! Люди стали поистине счастливы, им нравится их мир, их работа! Да-да, они получают удовольствие от труда! Они имеют всё, что им нужно! Уровень преступности снизился. Порядок в обществе и в душах! И это у нас, в России, где бардак был синонимом действительности! Ты хочешь разрушить действительно здоровое общество и ввергнуть его в пучину насилия и бед? Значить ты и есть носитель зла! Единственное, что меня в данной ситуации утешает, это то, что твои усилия абсолютно смехотворны…

Эти слова были последними, которые прозвучали в пустом зале перед тем, как хлопнул выстрел. Андрей упал с аккуратным отверстием на лице возле кончика носа. По стене стекало содержимое его черепной коробки — стрелять Борис не разучился.

Сложно сказать, что стало причиной этого убийства, совершённого уравновешенным и миролюбивым машинистом электровоза. Можно, конечно, предположить, что Второй как-то дополнительно спровоцировал его на этот нелепый и трагичный шаг. К сожалению, мы этого никогда уже не узнаем.

Он быстро вернулся к компьютеру, рассеяв голубоватое облачко дыма, наполнившее зал тонким запахом пороха. Времени было мало.

Автобус натужно гудел на подъёме, везя очередную смену на рудник. Все сидячие места были заняты, в проходе стояло несколько человек. Так этот автобус ехал и вчера, и месяц назад, и год. Так же он будет ехать и завтра. Ещё совсем недавно по обочинам желтели северные вербы, берёзы и лиственницы. Теперь мимо окон проносились только голые ветви, ждущие первого снега.

Но сегодня в автобусе было гораздо оживлённее, чем обычно. Группка из десятка плотных мужиков, одетых в одинаково тёмные куртки, и поэтому кажущихся родными братьями, обсуждала местную сенсацию, о которой сообщило „Морильское время“. Этот номер уже примелькался сидящему в сторонке парню большой тёмной фотографией на первой странице, предваряющей статью с рассказом о Цехе рафинирования катодов, досрочно выполнившем годовой план по драгметаллам. Но интерес, конечно же, вызывала не эта статья. На второй странице был не менее обширный материал о предотвращённом местными спецслужбами террористическом акте, в результате которого могли погибнуть многие морильские жители. Сама по себе эта новость могла взбудоражить кого угодно. Но ещё больший ажиотаж вызвало то, что двое из преступников работали на „Хараелахском“, а многие из споривших были даже знакомы с ними лично.

Статья появилась вчера, но уже несколько дней по городу бродили противоречивые слухи об этой операции.

— Говорят, что сколько телевизионщики ни пытались перехватить права на репортаж, им не разрешили, — рассказывал один из спорщиков. — Сильно уж секретная тема! Только, вот, газета и написала.

— Да! И какие подонки! Я ж их помню как облупленных! — возмущался другой. — Борька этот, электровозник! Тихий такой, прям ангелочек. А чё готовили?

— Это всё ваххабиты, точно вам говорю! — добавил третий. — Они привлекают людей в свою веру, потом сажают на наркотики, и люди становятся совсем безвольными. Что скажут им, то и делают. Сказали вот подмешать яд в воду, и те пошли выполнять. А что? Главные закопёрщики-то в стороне остались!

— Да они вообще где-нибудь, эти главные, в Грозном сидят… или Тбилиси, — вставил чётвёртый. — У нас-то предотвратили, а они в другом месте подготовят. Вспомните мои слова, когда где-нибудь в другом городе ещё аукнется!

— Да ты тоже скажешь, — не удержался пятый. — Сейчас всех поднимут на уши, будут сечь за всеми. Диоксин этот искать. Как, помнишь, в девяносто девятом гранулит искали?

— Гранулит, это у нас, голова! — снова отозвался третий. — А у них там посерьёзней взрывчатка была. Гексоген, пластид…

Какое-то время все молчали.

— Нет, мужики, ну я удивляюсь, — не выдержал один из пассажиров. — Это ж как надо людей ненавидеть, чтобы с ними водку пить, а втихаря готовить для них яд!

Опять разгорелся спор, в котором уже сложно было разобрать чьи-то слова.

Иво несколько раз хотел вставить какую-нибудь реплику, но каждый раз вовремя останавливался. Да и зачем? Пребывают люди в блаженном неведении — и пусть. Зачем им знать о триколитроне, о Диортаме и Системе? Страдать от убожества и бессмысленности своего существования? Подрывать устои отечественной экономики? Да уж, пусть лучше так…

Иво откинулся на сиденье, закрыл глаза и снова стал вспоминать события того дня. Сам он понял немного. Но из слухов о перестрелке возле объекта?11, сильно извращённого описания событий в „Морильском времени“ и рассказа Аркадия Денисовича удалось реконструировать ход событий. После того как Второй зашёл в здание, Иво слышал всё через гарнитуру: и старания Андрея установить контакт с Борисом, и последующую попытку вывести его из себя, и этот нелепый выстрел. Затем были слышны только переговоры Бориса с Косиком. Вначале они обсуждали процесс переключения подачи препарата, потом — что делать дальше.

Выход, предложенный Косиком, поддержали все (потому что, по сути, как-то иначе исправить ситуацию было нельзя): Борис выходит во двор, вместе с Иво захватывает машину с водителем; его связывают и увозят труп на машине; Косик уходит с объекта?11 и, при необходимости, присоединяется к ним.

Быстро распределили роли при захвате машины. Борис в куртке и шапочке Второго (для внезапности) подходит к машине, открывает дверь, наводит ствол на водителя. Тогда подключается Иво, помогает связать водителя и они вместе выносят труп.

Почему всё дальше провалилось, никто так и не понял. Как только открылась дверь, в гарнитуре послышался топот и крики. Судя по тому, что на них пока никто не нападал, это происходило на объекте?11, или точнее, возле него, так как Кос уже должен был выходить. Иво из-за тёмного угла увидел, как Боря на секунду остановился, но потом продолжил путь — делать-то было уже нечего. Но как только подошёл к машине, во двор на огромной скорости влетели джип и микроавтобус. Когда из них, словно горох, выкатилось полтора десятка „людей в чёрном“, Иво предпочёл не высовываться. Так что слова Бориса: „Третий, не выходи“, — были уже лишними.